'Черт, опять переборщил. Играю из себя дешевую проститутку'.

– Вы так непосредственны, – вздохнул Борис Михайлович.

– Просто я открытый человек... Вы вчера всколыхнули мне душу. Я не спал всю ночь, думал о себе и о вас.

– Обо мне? – окрылился Борис Михайлович.

– Да, о вас. Я подумал, что, может быть, мне и в самом деле, надо было родиться женщиной? Ведь как мужчина я не реализовался и вряд ли когда-нибудь реализуюсь... У меня не было рядом родного отца, меня воспитывали мама и бабушка... Они научили меня готовить, убираться, вязать, шить, но не научили любить двигатель внутреннего сгорания, скачки, домино и водку, не научили видеть в женщине всего лишь обладательницу влагалища... И может быть, потому мне не хочется работать в кабинете и на прокатном стане, не хочется водить самолет, не хочется 'Мерседеса', мне хочется сидеть дома и ждать любимого... любимого человека с работы, мне хочется задаваться вопросом, как сделать так, чтобы он ощутил себя на вершине счастья, мне хочется вкусно его кормить и отдаваться ему до глубины души, до последней клеточки. Я пытался жить так со своими женщинами, но у меня ничего не получилось, мы отталкивались, как отталкиваются атомы с одинаковыми зарядами...

– Нет, нам определенно надо встретиться...

– К чему? Я чувствую – вам хорошо со мной. И мне хорошо с вами. А встреча и знакомство могут все испортить. Вожделение – самое сладкое чувство, самое светлое, самое жизнеутверждающее. Что останется от него когда...

'Когда ты увидишь меня', – переводя дух, подумал Смирнов.

'Когда я доберусь до твоей горящей задницы' – подумал Борис Михайлович.

– Что останется от вожделения, – продолжил Смирнов, прочувствовав упомянутым местом мысли собеседника, – Что останется от него, когда мы оба получим то, что хотим?

– А вы хотите чего-нибудь от меня?

– Я сейчас подумал... В общем, мне хотелось бы, чтобы вы и впредь мне звонили. Мне так не хватает вашей жизненной выносливости, вашего природного стремления все довести до конца. Вы там, в гуще жизни, а я здесь, на шелковых подушках, дымлю дамским 'Вогом' и мечтаю завести большую черную собаку...

'Опять занесло, – закусил губу Смирнов. – На этот раз на скотоложство. Представляю, что он обо мне думает. Хотя, судя по всему, он в меня уже по уши влюбился, а влюбленные слышат только то, что хотят'.

– Вы курите?

– Да, мягкие сигареты... Вам это не нравится? Вы не выносите табачного дыма? Так скажите, я брошу.

– Нет, почему же... Напротив, мне нравится запах хорошего табака, а некоторые марки женских сигарет я вообще считаю произведением искусства... Я представляю, вы лежите сейчас на шелковых подушках, в руке – тонкая изящная сигаретка... Во что вы одеты?

– В халат. Тонкий халат итальянской работы. Предвосхищая ваш вопрос, скажу, что под ним у меня ничего нет.

– Только розовый прыщик на правой ягодице?

– Да. Я рассматриваю его в круглое зеркальце.

– Я воочию вижу, как вы это делаете...

– О, господи, вы меня с ума сводите. Может быть...

– Может быть, нам и в самом деле встретиться?

– Нет... Рано...

– Я подарю вам настоящий китайский халат ручной работы... Нет, лучше черный струящийся пеньюар...

– И кружевное белье? Черные чулочки на ажурной резинке, на подтяжках, алый пояс и бюстгальтер?

– Если вы пожелаете... Самое лучшее...

– Вы развратник! У вас много мужчин?

– Ни одного. Второй день я думаю только о вас...

– А СПИД? Я ужасно боюсь СПИДа.

– Я привезу вам справку...

– По-моему, у меня увяз коготок... В каком-то фильме один гомосексуалист говорил: 'В жизни надо все попробовать'. Эти слова засели во мне...

– Так я к вам приеду?

– Не сегодня... У меня – менструации, – не смог сдержать Смирнов своего площадного юмора.

– А когда же? – посмеявшись, спросил Борис Михайлович.

– Скажем... скажем послезавтра в десять утра... Сможете?

– Конечно! А куда?

'По-моему, в самый раз переходить на женский род', – подумал Смирнов и выдал: