— Пожалуйста, остановитесь! Меня тошнит. Хантеру не надо было это повторять дважды: последствия промедления было легко себе представить. Он постучал по крыше, дав знак кучеру остановиться. Не дожидаясь, пока экипаж остановится, Дэвон зажала рот рукой и рванулась наружу. К счастью, успела.

Сильная рука обхватила ее за талию, холодная ладонь придерживала ее за голову, пока ее желудок судорожно сокращался, извергая из себя содержимое. Когда, наконец, ничего не осталось, Хантер вытер пот у нее со лба и нежно взял ее на руки. Внес ее обратно в экипаж, присел рядом. Экипаж снова тронулся. Дэвон откинула голову и прикрыла глаза. Ей вовсе не хотелось видеть лица свидетелей ее унижения.

Элсбет заговорила первой.

— Могу ли я чем-нибудь помочь мисс Макинси? Дэвон покачала головой.

— Сейчас все будет в порядке. Это морская болезнь дает себя знать.

— Вы уже не на море, мисс, — раздраженно вмешалась Сесилия. — Вы уверены, что вы не прихватили какую-нибудь жуткую болезнь? Не хотелось бы иметь у нас, в Баркли-Гроув, всяких заразных.

— Ну хватит, Сесилия, — мягко сказал Хантер. — Мисс Макинси все объяснила. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Привыкнет к земле, и все будет в порядке.

— Я просто хотела убедиться, Хантер. Никогда не знаешь, какую болезнь принесет с собой служанка, если не знаешь, откуда она и где была. Она могла подхватить что-нибудь до того, как ты купил ее бумаги.

— Я не покупал ее бумаг. Мне ее подарил король. И если хочешь знать, попридержи свой язычок и веди себя как леди, а не как взбалмошная девчонка.

— Я думаю только о тебе и о Баркли-Гроув, — упрямо бормотала Сесилия. Она бросила на Дэвон презрительный взгляд, отвернулась в сторону и демонстративно стала глядеть в окно.

Элсбет посмотрела на Дэвон; во взгляде была просьба извинить выходку Сесилии; потом опустила глаза. Она, не одобряя поведения Сесилии, могла его понять. Обе они одинаково почувствовали, что миссис Макинси и Хантера объединяет не только королевская грамота. С того самого момента, когда она увидела их вместе на борту «Джейда», увидела, как он жестом собственника взял ее за руку и повел к тралу, Элсбет почувствовала какой-то холодок предчувствия в спине, а потом — укол, сигнализирующий об опасности. Девушка была слишком уж красивой — ни один мужчина не мог бы остаться к ней равнодушным. А Хантер провел с ней в океане почти три месяца.

Тупая боль вступила в сердце Элсбет: она вспомнила тон слов Хантера, сказанных несколько секунд назад. Он выступил в защиту девушки и против кого? Против самого дорогого ему существа: против своей младшей сестры, которой еще и не такое прощалось. Это одно уже говорило о его чувствах больше всяких слов.

Из-под опущенных ресниц Элсбет изучающе рассматривала женщину, которая, она чувствовала, будет ее соперницей. Она сидела как королева — только какая-то вымотанная, измученная, кожа пепельно-серая, губы побелевшие. Элсбет глубоко вздохнула. Хоть бы это было действительно приступом морской болезни!

Элсбет попыталась отогнать от себя тревожные мысли; он сидит перед ней, Хантер Баркли, который завоевал ее сердце, едва они вышли из пеленок, и которого она сразу полюбила, уже считая членом своей семьи. Она бы доверила все ему — даже собственную жизнь.

Элсбет вновь обратила свой взгляд на женщину рядом с Хантером. Она не хотела верить и не верила, что между ней и Хантером что-то было. Он слишком благороден, чтобы воспользоваться ее положением. Она, конечно, не будет спускать глаз с мисс Макинси, но не из-за каких-то подозрений насчет ее отношений с Хантером. Девушка очутилась в чужой стране, без семьи, без друзей, она, возможно, будет нуждаться в ее понимании и помощи, особенно же если окажется, что ее болезненное состояние вызвано чем-то иным, кроме морской зыби.

Ленивый дымок поднимался над прачечной. Дэвон вышла из нее на утреннее солнышко и бессильно опустилась на скамейку возле двери. Капли пота выступили у нее на лбу; она наклонилась вперед, спрятала голову в коленях, стремясь справиться с дурнотой, которая началась у нее, когда она выкручивала постельное белье. Жар от топки вместе с жаром виргинского лета превратили прачечную в настоящий ад. Одежда ее была в мокрых пятнах пота. Кожа горела.

Дэвон несколько раз лихорадочно вдохнула и выдохнула. Она должна взять себя в руки. Лишь бы Сесилия не застала ее в таком состоянии. С самого первого дня эта девица стала делать все, чтобы сделать жизнь Дэвон невыносимой. Она не забыла того выговора, который ей сделал Хантер, и при нем ничем не обнаруживала, что теперь ее главная в жизни миссия — это мучать Дэвон. Но когда брат был в отъезде по делам, она всегда старалась сделать так, чтобы Дэвон направили на самую тяжелую и грязную работу.

Дэвон откинула со лба мокрую прядь волос и прислонилась к кирпичной стене. Господи, какие у нее стали руки — красные, огрубевшие, ногти сломаны, все в заусеницах. Да, маятник опять качнулся в другую сторону; так и не освободиться от своего прошлого. История повторяется. Ее мать влюбилась в человека, который считал ее недостойной себя. Теперь она. Она зажмурилась и всхлипнула. И так же, как и ее мать, она теперь станет матерью его внебрачного ребенка.

Дэвон положила руку на свой слегка округлившийся живот. С каждым днем ее беременность будет становиться все более очевидной. Хорошо еще, что до сих пор никто ничего не заметил. Последнее время она все пыталась придумать другие причины для своих приступов тошноты: новая среда, непривычная пища, стресс — все, что могло прийти в голову, годилось для объяснения. Но теперь, когда уже третий раз не было месячных, все было ясно: она носит в своем чреве ребенка. От Хантера Баркли.

Дэвон, до боли закусив губу, устремила взгляд туда, где за широкими зелеными полями начинался ручей, который где-то там далеко, за болотами, впадал в Джеймс-ривер. Нужно будет заранее выяснить, как и куда отсюда бежать — а бежать придется, если она хочет сохранить тайну рождения своего ребенка. Боже, ведь у нее здесь нет ни друзей, ни денег, чтобы выбраться экипажем или на корабле.

Дэвон выставила руку перед животом, как бы защищая своего будущего ребенка. Она не поступит так, как ее мать. Она никогда не отдаст его чужим людям. Она намерена сама воспитывать свое дитя, и никто, даже его отец, не сможет в это вмешиваться. Она сама никогда не знала материнской любви, и никогда не допустит, чтобы ее ребенок испытал ту боль от пустоты, брошенности, которую Дэвон чувствовала еще до сих пор. Она будет сражаться не на жизнь, а на смерть, чтобы сохранить, выносить своего ребенка. «Ты мой, малышонок. И никто тебя не обидит и не разлучит меня с тобой».

— Ну, вот все так, как я и боялась, — словно стараясь примириться с неприятной реальностью, сказала Элсбет, выходя из тени, где она уже некоторое время стояла, наблюдая за Дэвон. Она прискакала в Баркли-Гроув пообедать вместе с Хантером и Сесилией. Избрала кратчайший путь — через лес, и, выбираясь на опушку, заметила, как Дэвон с трудом выбралась из прачечной и опустилась на скамейку. Она выглядела совсем больной и Элсбет хотела было подойти помочь. Но тут Дэвон положила руки на живот, и по его форме Элсбет сразу поняла, что те приступы тошноты были вызваны отнюдь не морской болезнью. Дэвон прибыла в Баркли-Гроув беременной. Хантер? Элсбет поспешно отогнала от себя эту мысль. Нет, нет, это невозможно! Ведь они собираются пожениться.

Дэвон оглянулась, услышав эти слова, бледное лицо стало вообще белым как мел. Она с трудом поднялась.

— Я не понимаю, о чем это вы.

— Мисс, я не дурочка. Я знаю, что вы ждете ребенка. Вы что, думаете, что вам надолго удастся сохранить эту тайну?

Дэвон молчала. Что тут ответить? Не могла же она ей сказать, что обдумывает, как отсюда убежать.

— Знаете вы, кто отец? — мягко спросила Элсбет. В голосе не было ни обвинения, ни осуждения, только озабоченность.

Дэвон отвернулась от этих вопрошающих карих глаз. Ответ вертелся у нее на языке, но она ничего не скажет. Не может она сказать Элсбет, что отец ребенка — это тот человек, за которого она собралась замуж.

— Вы должны мне сказать, Дэвон. Мне нужно знать, тогда я смогу что-нибудь сделать, пока еще не поздно. Здесь не очень-то доброжелательно относятся к женщинам в вашем положении Вас могут выставить перед церковью и выпороть как грешницу.