и был решительным противником этих философов. В бернской библиотеке хранится его переписка, около четырнадцати тысяч писем.

Казанова, мастер литературного портрета, набросал выразительный образ великого человека позавчерашнего века: «Господин фон Халлер был… телесно и умственно разновидностью великана.»

У Казановы был талант современного репортера задавать вопросы и дарование салонной дамы участвовать в разговорах. «В то время как Халлер задавал мне тяжелейшие вопросы, у него был вид ученика, жаждущего быть наученным.» Халлер спрашивал столь искусно, что Казанова мог давать точные ответы. Халлер показал переписку, его протестующие письма к Фридриху II Прусскому, который хотел отменить изучение латинского языка. Халлер, бюргер и отец дома, называл добрый пример основой воспитания и хороших законов. Напрасно поднимал Казанова хитрые религиозные вопросы. Казанова оставался у него три дня, однако, судя по письмам Казановы Луи де Мюральту от 25 июня 1760 года о своем визите к Халлеру за день до этого кажется, что он был приглашен Халлером на обед и был там лишь один день. С Вольтером, говорит Халлер, он его познакомит, хотя многие, в противоречии с физическими законами, вдали кажутся ему большими, чем вблизи. Казанова должен написать ему свое мнение о Вольтере, это письмо стало началом переписки между Казановой и Халлером. Казанова владел двадцатью двумя письмами Халлера и последнее письмо было получено за шесть месяцев до смерти Халлера. Не найдены ни эти письма в Дуксе, ни письма Казановы в Берне, однако Херман фон Ленер считает, что набожные наследники могли уничтожить письма компрометирующих корреспондентов.

В этом месте Казанова говорит: «Чем старше я становлюсь, тем больше сожалею о своих бумагах. Это настоящее богатство, которое связывает меня с жизнью и делает смерть еще ненавистнее.» Этот жизнепоклонник ненавидел смерть, как ненавидят ее лишь молодые люди.

В Лозанне Казанова увидел одиннадцати-двенадцатилетнюю девочку, столь красивую, что через тридцать пять лет он при воспоминаниях об девочке пишет эссе о красоте, особенно об одухотворенной красоте женщины, смотрящей на себя в зеркало. При этом он не знает, что есть собственно красота, ommepulchrum difficile.

В Женеве он остановился в «Весах». Было 20 августа 1760 года. внезапно его взгляд упал на оконное стекло, на котором он прочел вырезанные алмазом слова: «Tu oublierae Henriette» (ты забудешь Анриетту). С ужасной силой он вспомнил то мгновение тридцать лет назад, когда Анриетта написала эти прощальные слова и волосы поднялись у него дыбом. Здесь он жил с ней, пока она не уехала в Прованс, а он в Италию. Разбитый упал он в кресло и предался «тысячам мыслей». Где она, нежная Анриетта, которую он так сильно любил? И что стало с ним, с его жизнью, с его лучшей частью себя?

Это один из тяжелейших мигов самопознания в жизни Казановы. Начиная отсюда эти мгновения самокритики и раскаянья возвращаются все чаще, разумеется только мгновения!

Он сравнил себя с тогдашним Казановой. Ему кажется, что он потерян. Разве не стал он менее ценен? Он еще способен любить. Но его тогдашняя нежность исчезла. Сильное чувство, которое могло бы оправдать заблуждение разума, исчезло тоже. Его прежняя кротость характера, его тогдашняя несомненная честность, перевешивавшая многие слабости — все исчезло. Главным образом его ужаснула потеря старой огромной жизненной силы. Лучшая часть его жизни была позади.

Когда необходимо, он способен даже к благороднейшим чувствам, он лишь меняет их в сказочной спешке, с которой меняет подруг. Ничто не остается при нем надолго, ни доброе, ни дурное. Он был калейдоскопической натурой, козлом отпущения всех возможных ощущений и чувственных впечатлений.

Господин Виллар-Шандье привел шевалье де Сенгальта к Вольтеру, где «его ждали несколько дней».

Разговор между Вольтером и Казановой есть блестящее место в мемуарах и один из знаменитых «диалогов» мировой литературы, остроумная комедия двух протагонистов и хора. Он дает замечательные портреты Вольтера и Казановы, живой обзор главнейших тем литературы и политики того времени, насыщен остроумием обоих, массой острот и блестящих описаний, это школа тщеславия и меткая картина поведения двух литераторов на публике и без нее. Это встреча всемирной славы со славой скандальной, француза и итальянца, поэта и авантюриста, встреча двух людей, представлявших два разных мира, но имевших поразительно много общего, встреча миллионера и ловца удачи, двух спекулянтов, каждый из которых назвался не своим именем: не месье Вольтер и не шевалье де Сенгальт. Оба были мнимыми аристократами. Один был предтечей революции, другой — предвестником реакции, и оба революционизировали, каждый по своей мере, на свой манер и на своем поле, застоявшееся мышление Европы.

Казанова литературно ценился очень мало, а тогда почти ничего — неизвестный провалившийся автор. Вольтер был неоспоримый кумир и патриарх европейской литературы, «единственный». К нему устраивали паломничество, и Казанова приехал тоже.

Вольтер принял его не как блестящего «человека моды», но как курьез, который смешон. Казанова быстро понял, чем можно завоевать расположение великого человека, но понял и цену этого! Он оскорбился тщеславием тщеславнейшего, в то время как Вольтер умудрился сделать из своего обожателя пожизненного врага, правда такого, которого он мог игнорировать.

Эдуард Мейналь, написавший основательное исследование этого разговора, сомневается, что о визите Казановы было сообщено заранее, но считает разговор подлинным, с обычным расхождением некоторых деталей и тем с точным текстом Казановы. Но сцена описана точно, ее историческое значение, ее документальность неоспоримы.

Казанова говорит, что провел часть ночи и весь следующий день после разговора с Вольтером, записывая его, получился целый том, из которого теперь он делает только выдержки.

21 августа 1760 года Казанова был представлен точно, когда Вольтер шел на обед. В своем доме он допускал лишь собственный культ. Толпы любопытных путешественников и иностранцев приносили жертвы его европейской славе. Казанова не был обычным гостем. За пять лет до того побег из-под венецианских Свинцовых Крыш сделал его известным. Некоторые салоны спорили из-за него. Министр Бернис, герцог де Шуазель, курфюрст Клеменс Август просили рассказать о побеге. Он был равен в славе Мильсу. Он был одним из первых глобтроттеров, бродяг по миру. У него была также специфическая бойкая слава прожигателя жизни и игрока. Естественно его репутация тем лучше, чем меньше его знали. Со временем больше изнашивалась добрая, чем дурная слава.

Казанова повел себя у Вольтера с большими претензиями. Туда пришел великий Казанова, шевалье де Сенгальт, знаменитый соблазнитель девушек и мужчин, который грацией своего дерзкого духа уже заслужил классическую репутацию. С первого же мига разговор пошел для него плохо. Как многие остряки, он не переносил острот в свой адрес. Этому способствовали вероятно горечь, плохое настроение и резкий тон, которые против всех своих привычек он встретил в доме Вольтера.

Вольтер встретил его посреди целого двора, что было прекрасным спектаклем, но пришлось не по вкусу Казанове, который более блистал в приватном диалоге, чем на большой сцене. Роль звезды Казанова всегда хотел для себя. У него сразу ухудшилось настроение, когда Вольтер испортил ему его первый комплимент. Грация комплиментов была испытанным средством соблазнения у Казановы.

Это прекраснейшее мгновение моей жизни, господин Вольтер, сказал Казанова. С двадцати лет я Ваш ученик. Мое сердце полно радости от счастья видеть моего учителя.

Мой господин, почитайте меня еще двадцать лет и обещайте по истечении этого срока принести гонорар. Охотно, сказал Казанова, если Вы обещаете меня подождать.

Я даю Вам слово, сказал Вольтер, и охотнее расстанусь с жизнью, чем нарушу его. В течение всего следующего разговора у Казановы была только одна мысль, не показать слабость перед остротами противника. Он постоянно стоял в защите. Он был столь оскорблен, что не хотел повторять визита. Только под давлением Вольтера он согласился три дня обедать с Вольтером один на один. Вольтер также стал более дружественным, демонстрировал настоящий интерес, но держался фамильярно.

Пять дней один за другим авантюрист приходил в «Delices» возле Лозанны и имел пять долгих разговоров с Вольтером, которому было тогда шестьдесят шесть лет, на тридцать лет старше Казановы. В письме к Дюкло, безнравственному романисту, большому моралисту и постоянному секретарю Французской Академии, которому Вольтер рекомендовал кандидатуру Дидро, Вольтер тогда писал: «Я слегка прибаливаю».

Более всего может поразить, что Вольтер выглядит много более любопытным к Казанове, чем Казанова