Казанова приказал монаху встать и следовать за собой. Свою пику Казанова держал наготове под одеждой.

Дверь отворилась. Человек стоял окаменев. (В «Побеге» Казанова называет его Андреоли). Казанова сбежал по лестнице, Бальби за ним. Быстрыми шагами он направился к Лестнице гигантов, Scala dei Giganti, и хотя отец Бальби шипел: «К церкви! К церкви!», но следовал за Казановой. Церковь была лишь в двадцати шагах, однако не давала убежище никакому преступнику, как думал отец Бальби, страх мешал ему думать. Казанова шел прямо к королевской двери Дворца дожей, рorta de la carte. Никого не увидев и сами не замеченные, они пересекли Пьяцетту, ввалились в первую же гондолу и приказали: «На Фузине! Быстрее второго гребца!» Тот немедленно встал. Как только гондола отчалила, Казанова бросился на среднюю скамью, монах сел на боковое сидение.

Они отчалили от таможни и шли по каналу Гвидекка, который надо пересечь по пути в Фузине, так и в Местре, куда на самом деле хотел Казанова. На полпути он спросил: «Мы будем в Местре до семи?»

«Господин, вы хотели в Фузине!»

«Ты свихнулся. Я сказал в Местре!»

Ему не ответили. Гондольер сказал ему взглядом, что повезет прямо в Англию, если он захочет.

«Браво! Итак в Местре!»

Казанова нашел канал роскошнее, чем ранее, особенно потому, что никто за ними не следовал. Утро было ясное, первые лучи солнца великолепны, оба гондольера гребли легко. Казанова почувствовал пережитую опасность, счастье свободы — и прослезился. Бальби очень неловко пытался утешить его, так что Казанова начал смеяться, но так странно, что Бальби смотрел на него, как на сумасшедшего, но это была всего лишь истерика.

В Местре на почте не оказалось лошадей, но в гостинице было множество возчиков; с одним из них он договорился, что тот доставит их в Тревизо за час с четвертью. Он запряг за три минуты. Казанова оглянулся на Бальби, тот исчез. В ярости он пробежался по легкой галерее, вдоль главной улицы; непринуждено сунул голову в окно кофейни и увидел монаха за столом пьющим шоколад и болтающим с подавальщицей. Он сразу попросил Казанову заплатить за него. Казанова заплатил, ущипнув его так, что монах побледнел, они пошли. Через десять шагов он узнал жителя Местре, Бальби Томази, про которого ходил слух, что он является доверенным лицом инквизиции Венеции. Он вскрикнул: «Вы убежали? Как?»

«Господин! Меня выпустили!»

«Невозможно; вчера вечером я был у господина Гримани и знал бы это».

(Франческо Гримани, сенатор с 1734 года, был дядей государственного инквизитора на 1773—74 годы и одним из протекторов Казановы, который облегчил его возвращение на родину в сентябре 1774 года.)

Казанова завел человека за дом, где их никто не видел, схватил одной рукой пику, а другой — человека за воротник. Тот вырвался, перепрыгнул через канаву и убежал со всех сил, оставив Казанову в определенном преимуществе. Казанова вернулся к карете, думая лишь о том, как отделаться от монаха. В Тревизо он нанял у почтовика двуколку на десять часов, а сам пошел через ворота Св. Томаса, как бы прогуливаясь, и после немногих колебаний, решил более никогда не ступать на улицы республики.

Хозяин хотел устроить ему завтрак, но Казанова не желал более рисковать даже четвертью часа. Если бы его поймали, он всю жизнь стыдился бы. Мудрый человек может помериться силами в чистом поле с войском в четыреста тысяч. Кто не может понять, когда надо прятаться, тот дурак.

Кратчайший путь к границе вел через Бассано, но он выбрал более длинный путь через Фельтре в область епископа Триеста, на случай преследования.

После трехчасового марша он повалился на поле. Он должен поесть или умереть на месте. Он попросил Бальби положить свой плащ и купить что-нибудь поесть в ближайшем крестьянском доме. Хозяйка за тридцать сольди послала служанку с хорошим обедом. После он подремал, но быстро встал и прошел с Бальби четыре часа. За деревушкой в двадцати четырех милях от Тревизо они отдохнули в лесочке.

Казанова устал, его обувь изорвалась, ноги стерлись, был час до заката. Казанова сказал Бальби: «Нам надо в Борго ди Вальсугана, первое местечко по ту сторону границы, где мы сможем отдохнуть спокойно, как в Лондоне. Чтобы дойти туда нам надо разделиться; вы пойдете через леса на Мотелло, я через горы, вы легким и кратким, я — длинным и тяжелым путем. У вас есть деньги, у меня нет. Я вам дарю плащ, вы обменяете его на крестьянский костюм и шляпу, к счастью вы выглядите, как крестьянин. Вот семнадцать лир, оставшихся у меня от двух цехинов Аскино, возьмите их! Послезавтра вечером вы будете в Борго, я прибуду туда на двадцать четыре часа позже. Ждите меня в первой харчевне слева. Если вы полагаетесь на меня, то я ухожу. Эту ночь я должен переспать в хорошей постели и спокойно, что невозможно, пока вы со мной. Нас станут везде разыскивать. Наши личности точно описаны. На каждом постоялом дворе, где мы появимся вместе, нас могут арестовать. Вы видите мое бедственное положение. Я должен отдохнуть десять часов. Идите. Я найду поблизости постель.»

Когда Бальби отказался, Казанова вытащил пику и начал копать яму, потом он посмотрел на Бальби печально и сказал: «Как добрый христианин я должен вас предупредить: готовьтесь к свиданию с Господом; я похороню вас здесь живым или мертвым, если вы не пойдете дальше один». Наконец Бальби уступил, они обнялись и Бальби ушел. В одиночестве Казанова чувствовал себя в большей безопасности.

Неподалеку он увидел пастуха со стадом, спросил у него имя местечка и имена пяти-шести хозяев домишек. К счастью это были честные люди, которых он знал, среди них семейство Гримани, глава которой был одним из трех инквизиторов. Красный дом вдали принадлежал, однако, капитану делла кампанья, шефу сбиров. Механически Казанова побрел туда, хотя имел гораздо больше оснований уйти прочь. Он действовал, исходя из темного инстинкта. Он вошел во двор, спросил ребенка, игравшего в кружочки, где отец, вышла мать, очень приятная, беременная женщина, спросившая, что он хочет от ее отсутствовавшего мужа.

Он спросил о своем куме, и она решила, что он — господин Веттури, который должен стать крестным ее будущего младенца. Казанова попросил о ночлеге; она обещала; муж, к сожалению, за час до этого ушел с тремя сбирами, потому что из-под Свинцовых Крыш сбежали двое заключенных, патриций и человек по имени Казанова, муж будет искать их три дня и три ночи и до этого не вернется.

Она увидела раны Казановы; он сказал, что упал на охоте в горах, она обещала ему хороший обед и материнскую заботу. Она была легковерна: в белых шелковых чулках, в костюме из тафты, без плаща и слуги не ходят на охоту в горы. Он хорошо поел и выпил, старушка сделала ему компресс на колено, он заснул в ее руках, пробудился после двенадцати часов покоя в шесть часов утра, его раны зажили, он встал, дверь была не заперта, он сошел по лестнице и через двор покинул дом, не увиденный двумя парнями, которые там стояли и могли быть только сбирами. Даже через десятилетия он дрожал при мысли, что миновал такую опасность. Он был ошеломлен, что вошел в этот дом, и еще больше, что смог покинуть его. Он прошагал пять часов по лесам и горам и пополудни увидел церквушку на пригорке, куда к мессе спешило множество прихожан. Он почувствовал потребность выразить там свою благодарность, хотя вся природа является подлинным храмом господа; он вошел и увидел Марка Антонио Гримани, племянника государственного инквизитора, со своей женой Марией Пизани. Он поздоровался, они ответили. После мессы он вышел, Гримани последовал за ним.

«Что вы здесь делаете, Казанова? Где ваш спутник?»

Казанова попросил денег. Гримани отказал и посоветовал, так как он на дороге паломников, пользоваться их благодеяниями.

Казанова шагал дальше до вечера; он увидел уединенный красивый дом, где хозяйка сказала, что хозяин на два дня ушел за реку на свадьбу, но поручил ей хорошо принимать всех друзей, которые придут за это время. Так он поел и переночевал прекрасно в доме известного человека, как он говорит, консула Ромбенги; он написал ему благодарственное письмо, которое запечатал. После пятичасового марша он поел в монастыре капуцинов и около трех часов дня подошел к дому, хозяина которого назвали крестьянином. Он был менялой, с которым Казанова ранее часто имел дела. Его провели к господину, который сидел за письменным столом и при виде Казановы отшатнулся от ужаса. Казанова попросил у него шестьдесят цехинов в обмен на расписку, которую оплатил бы Брагадино; друг сказал, что не осмеливается дать ему даже стакан воды из страха перед возмездием трибунала, он должен исчезнуть. Тогда Казанова в ярости схватил его за ворот, вынул пику и пригрозил убить на месте. Дрожа, хозяин достал ключ и открыл укладку с золотом. Казанова велел плохому другу дать ему шесть цехинов. Меняла сказал, что хочет дать ему шестьдесят цехинов, как он желает, но Казанова взял только шесть и обещал написать в Венецию, чтобы