Весь этот месяц Юля очень надеялась, очень старалась, очень работала. Всё католическое Рождество она трудилась: стояла на улице перед входом в супермаркет внутри оленя, запряжённого в санки Санта- Клауса. Юля была маленькой, юркой, а потому легко умещалась там и управляла игрушкой: в передние ноги она забралась своими ногами и переступала ими, била копытом, попрыгивала. А к задним ногам оленя тянулись рычаги. Юля дёргала за них – бодрый олень взбрыкивал и задними конечностями. Дети и взрослые были довольны. Санта-Клаус раздавал подарки и поздравления. А в редкие минуты, когда никого поблизости не было, заменитель Деда Мороза, отчаянно мёрзнувший в хлипком красном костюме, грелся со своим оленем водкой: заливал его прямо оленю в голову через раскрытую пасть – где-то там, в недрах этой тяжёлой рогатой головы была Юля. Она протягивала из головы пластиковый стаканчик, ловко выпивала налитую туда водку – и олень бил копытами сразу как-то бойчее.

Это была хорошая работа. А через две недели наступало следующее Рождество – тоже костюмированное. В прошлом году Юле довелось быть деревянной куклой, имитирующей Божью Мать в декорациях, изображающих вертеп на площади. Это было трудно, но прибыльно: никто больше не мог так убедительно дёргать руками, изображая механическую куклу, как пластичная Юля. И слякотным днём, и приморозившей ночью она качала колыбель рукой в деревянном костюме.

А вот сейчас, пожалуйста, олень. Спасибо хорошему человеку, организатору городского декоративного счастья! Юля была старательным и активным оленем. Дети смеялись, взрослые умилялись.

Так продолжалось три дня. Отстояв на улице до закрытия магазина, рождественские артисты выпили вместе, попрощались до завтра и разошлись в разные стороны. Деньги за всё это должны были заплатить тридцать первого декабря. После заключительной смены. Много и за все четыре дня, но тридцать первого.

А Юле нужны они были сегодня, тридцатого. Брать в долг – не у кого. Санта-Клаус был не местный, а такой же, как она, охотник. В долг не дал. Он имел две крупные купюры – и не мог ради Юли разменять их. Юля поняла.

Но…

Юля не хотела терять связи с Володей.

Деньги. Как и где угодно нужно было найти недостающие деньги. Которых и надо всего-то сто рублей. Всего сто…

Юля шла вдоль центральной радости. Центральной улицы, предпраздничной радости. Именно здесь, на стекающихся к главной площади улицах, казалось, успешная блестящая радость была самой концентрированной. Она не отпускала того, кто попадал в неё, нужно только было быть кредитоспособным. То есть своим.

Деньги. Раз кредитоспособным, значит – деньги. Неужели она всю оставшуюся жизнь только и будет думать, что про деньги? От этой мысли Юля даже остановилась, хотела заплакать от жалости к себе, но усмехнулась. И снова задумалась, глядя перед собой. По асфальту гнало ветром суетливый окурок. Он дёргался, подпрыгивал, докуренный или самостоятельно догоревший до фильтра, никчёмный, бессмысленный. Он, наверное, и сам чувствовал свою полную ненужность на Земле, потому так и нёсся.

Юля, стараясь не проводить никаких параллелей, следила за бегом окурка. Взгляд её натолкнулся на рассыпанные возле урны, что стояла у входа в клуб, цветные призывные флаерсы. Какая-то развлекательная акция проводилась в этом клубе для желающих, а эти флаерсы давали возможность нежелающим тоже стать желающими прийти на эту акцию, заплатить деньги… То есть реклама, обычная реклама: приходите к нам – и при предъявлении данного листка получите скидку на веселье.

Юля снова усмехнулась. Яркие листки с большими буквами АКЦИЯ сверху, очень мелкими надписями ниже и какими-то солнышками, внутри которых были нарисованы лампочки, вселили в её сердце решимость. Она присела возле урны и принялась подбирать цветные бумажки. Она ещё не знала, зачем они ей пригодятся, просто красивые, а раз в мусоре, значит, ничьи… Подбирала долго, стараясь слиться с местностью – мимо проходил милиционер. Когда он шёл совсем рядом, даже замерла, уставившись в землю. На глаза ей вновь попался знакомый окурок. Он уже лежал ровно, перестал дёргаться, остепенился.

Увидев милицейскую спину, Юля поднялась и быстро пошла в другую сторону. До конца дня время ещё есть. А значит, она что-нибудь придумает. Вокруг были места, где можно как-нибудь заработать денег. Главное – найти их, эти места.

Юля шла, минуя платные пешеходные переходы. Дворами – так было удобнее всего.

Грузовая машина с хохлами и ёлками дерзко прорвалась в центр столицы клятых москалей. Хлопцы и сами не ожидали, что так бодро всё получится. Оставив машину с ёлочным запасом в тупиковом повороте улицы, хлопчики отправились торговать новогодними деревьями по дворам. У всех у них были заготовлены недорого купленные на границе у специального человека недолгие московские регистрации. Не бумажки – настоящие, только рассчитанные всего на два дня действия карты-индикаторы. При проверке дают отличный результат. Но только два дня. Успеть – нужно постараться во что бы то ни стало успеть до окончания их срока действия. И с деньгами мчать домой.

Только у Семёна не было ничего.

Он и сам не знал, как, встретив святое Рождество, оказался вдруг в пахнущей и колющей ёлками подпрыгивающей темноте. Подпрыгивала не темнота, а грузовая машина, которая мчалась по ледяным дорогам в сторону Москвы. Постепенно из мрака выплыли лица хлопцев, которых Семён знал без году неделя – то ли пили вместе, то ли мимо друг друга прошли разок-другой. Они объяснили Семёну, как он оказался в машине: Семёновы лепшие друзья, услышав, куда направляется мимо проходящая машина, аккуратно подсадили туда пьяного Семёна и отправили в Москву – назло русским.

Перепугавшийся поначалу Семён постепенно убедил себя, что он сам по своей воле едет к москалям сшибить с них грошиков на Новый год. Где ехали, что проезжали по пути с родины в Москву, Семён не видел – сначала он спал, потом была ночь, потом утро, потом похмелье. Да и знание местности ничего бы не изменило: всё равно нелегальный Семён прятался в ёлки. Он исколол лицо, руки и опух – стал почти неузнаваем. Но сверить его личность с подтверждающим документом было нельзя – этого документа у Семёновой личности не было в наличности, остался он в хатке ридной матки.

Хлопцы-торгаши не сразу узнали об этом. А когда узнали, хотели Семёна из машины выкинуть. Но доброта победила – надо же кому-то было оставаться товар сторожить.

Так вот и сидел сейчас Семён под невысоким брезентовым тентом. Темно было среди ёлок, считай, как в лесу. И холодно. Ждал Семён хлопцев, которые ушли с утра, а уже стемнело, прислушивался к улице, представлял, что там сейчас москали в их хвалёной Москве выкаблучивают. И ничего не мог представить.