родилась. Это чувство вины и не позволяло ей и подобным субъектам качать права. Позволяло лишь таиться, приспосабливаться и выживать.

А ничего, это Юля давно поняла, люди не ценят дороже игры. Игра помогала тем, кто платит, жить интересно – поэтому у неё бывала работа.

Чтобы не рыдать на пустыре, не умереть тут же от одиночества, голода и отчаяния, у Юли тоже должна была получиться своя игра. Да, она дождётся Володю, она переиграет этот город, она выживет. На мобильном телефоне ещё есть деньги, и срок их истекает чуть меньше чем через месяц, как раз тридцатого декабря. С потенциальными нарушителями не церемонилась теперь и телефония – номера не зарегистрированных, опять же, в столице граждан быстро отслеживались и блокировались, так что вернуть эти номера к жизни можно было только вернувшись на малую родину, в тот самый порт приписки. А купленные в Москве карточки имели вот такое свойство – сжигать деньги через месяц. Сколько бы на счету ни было.

Телефон должен работать, ожидая Володиного звонка. Юля должна жить. Юля должна работать. Юля должна.

Она застегнула куртку, съела верную рыбу, вкусную даже в замёрзшем виде. Держась ближе к ограде, чтобы её не видели охранники оцепления расселённого дома, Юля побежала вперёд. Там было легче выйти к дороге незамеченной.

Подтянув застёжки и сделав большую мужскую куртку поменьше – чтобы не привлекать внимания нероскошным внешним видом, Юля заторопилась вдоль забора заброшенного студенческого кладбища. Когда-то студенты массово бунтовали. И сначала были жестоко подавлены (и оказались здесь), затем записаны в герои, а вот сейчас просто прощены и забыты за неактуальностью их экстремистских идей. Кладбище тоже подвергалось сносу: слишком дорого иметь в черте города заселённую никем площадь. Гудели за забором экскаваторы, рычали трактора. Но кладбище Юля прошла быстро – оно было маленьким. Прошла – и направилась к бесплатному подземному переходу (на центральных улицах таких уже было раз- два и обчёлся, а здесь всё же окраина).

Скоро она затерялась в толпе.

Всякие разговоры были запрещены. Задержанные во время облавы стояли сейчас вдоль стены длинного коридора. Между ними прохаживались вооружённые милицейские охранники. Медленно очередь подтаивала на одного человека – того, кто следующим заходил за чёрную пластиковую дверь кабинета. Больше очередь его не видела: человек уходил через кабинет в другую дверь дальнейшим этапом.

Там, в кабинете, выясняли личность преступника и определяли его судьбу на ближайшее и, на сколько заслужит, отдалённое будущее.

И была судьба у всех, оказывается, разной.

Судьба Володи выглядела неплохо. Подтянутый молодой человек офисного типа в гладко сидящем костюме вошёл в кабинет вслед за ним. Молодого человека кабинетные люди приветствовали, потому что относились к нему с явным почтением. Он уселся за стол в дальнем углу, раскрыл компьютер и с интересом принялся читать-рассматривать что-то на его мониторе.

Володе задавали вопросы, он отвечал. Да, отвечал, собираясь с мыслями, потому иногда подозрительно коротко, а пару раз даже невпопад. Володя думал сейчас о том, как же это будет происходить – то, когда ему придётся подороже продавать свою жизнь. И не очень-то хотелось ему это представлять. Да и делать тоже. Жить вот хотелось. Но как-нибудь хорошо и свободно.

– Повернитесь, я вас сфотографирую, – произнёс молодой офисный человек.

– Я? – Володя резко поднялся со стула.

– Повернитесь, а не прыгайте, – сказал, словно дёрнул Володю за край одежды, лейтенант, который его допрашивал.

Володя уселся ровно, несколько раз прожужжала фотокамера.

И уже через три минуты его направили через проходные комнаты кабинетных лабиринтов сидеть дальше – в узком пенальчике без окон. Рядом с ним, стараясь не присматриваться к шагающим охранникам, ждали будущего молодые ребята. Володя знал двоих из них – жителей артистической коммуны.

Через минут сорок, когда к очереди в пенальчике прибавилось ещё трое, молодой человек-начальник пришёл к ним с лёгким свежемагазинным скрипом красивой обуви. Вооружённая охрана проводила новобранцев, а в том числе и Володю, в неизвестность – до чистого блестящего микроавтобуса.

Из-за странного волнения – вот как, оказывается, колотит судьба, когда лепит твоё будущее чужими руками, Володя не успел прочитать, что написано на борту автобуса. Название фирмы ведь, скорее всего. Но какой? Куда выбрал его офисный красавец?

Закрытый автобус уже вёз по московским улицам притихшую рабочую силу, которая сидела сейчас в удобных креслах – через одного с работниками службы охраны в чёрной, вызывающей почтение форме.

Володя оторвал взгляд от окна с красивой решёткой – убежать было нельзя.

В этой школе учили на господ. Желающие обучаться платили за долгосрочные или ускоренные курсы – и прилежно подъезжали на занятия, паркуя машины на удобной стоянке рядом со зданием школы. Дорого стоило такое обучение. Но ещё дороже обходилось нанять настоящих слуг, которые обучались в этой же школе. Дорого это было, да, – но престижно.

Сюда-то и попал Володя. Вернее, его добровольно-принудительно завербовали, отметив его стать, определённо симпатичное лицо и прочие явные достоинства.

Слуг давно было можно. И даже нужно – они помогали людям справляться с жизнью. Ещё никто не смог внятно доказать, что эта профессия нарушает гражданские права и попирает основы демократии.

Так что вот уже неделю с лишним геодезист Володя учился быть профессиональным слугой. Он пока ещё сам не мог понять, хорошо это или плохо, и в основном занимался исследованием путей возможного бегства. Охранялось тут всё на славу, мышь, казалось, не прошмыгнёт. Однако на второй же день после долгого тренинга почтения и угодливости Володе удалось усыпить бдительность двух преподавателей и, проскочив мимо многочисленной охраны, позвонить с городского телефона, стоящего на столе в кабинете, Юле на мобильный.

Юля была жива и свободна. Она услышала, что Володя попал мимо всех заводов – и курсы слуг