для вида отказаться, а сам бы его опередил.
Саша стоял на крыльце. Мир неузнаваемо переменился. Плотной стеной воздух тлел, как бревно, тяжелой мглой заполняя полости тела, в глазах, в ноздрях, в оскаленном зеве взрываясь черными вспышками угольев. Благосклонный морской бриз слишком близко подпустил к себе раскаленную жару. Как будто навек растворилась воздушная благодать в ее свирепой страсти, глотнув, помертвев и забыв пролиться живым бисером воды. Тяжело дыша, горячей кожей прильнула она к его воздушному телу, остекленев красными глазами, гибелью наполняя члены, и встало все: листы и жуки, пронзенные жаром дерева и вой обугленных, посыпанных розовым пеплом облаков.
Саша повернул к дому. Гнилостный запах волнами мел по улицам Города, нечем было дышать. Что случилось с Грегом? Сколько наживы! - ужаснулся он. Зачем это все?.. Он пересек комнату, глядя, как под ногами меняется расстояние, угол, поворот. Его движение над узким коридором, полоской тверди. Как будто кораблик проплыл вперед, что-то оставляя позади. Внизу расширился пол, прочерченный лучами света. Сашины ноги остановились, споткнувшись в нерешительности, но все-таки пошли вперед, обходя менее любимые куски и более любимые, - там и тут, там и тут, шагая...
Вперед - неприметное, обычное усилие, но в нем все неуловимо меняется. Шаг, и вновь перемена. В Греге, в нем самом, в их делах и поступках... Вот незаметно открылась другая грань, из которой выглядывает новая правда, принимаемая за свежую ложь. 'Ты деньги делать не хочешь, - подумал Саша, - а Грегу на Клуб дал. Какая нота в какофонии рождает ложь, и ложь ли это вообще?.. Твои деньги начали работать. Не-е-ет! - он вдруг остервенился, - другой бы все до копейки вложил, еще в банке занял и снова вложил! Я лучше других сделал, акции не покупал!' - он послушал, не хихикнет ли кто.
Грег спросил: 'Ты против всех?' , значит, ты боишься остаться один? Беги к ним, проси пощады, валяй! Вместе с ними топай в удобоваримом ритме, разгибай ноги и работай коленками. Не слишком расставляй пальцы, не искривляй стопу, тебе сто раз объясняли, что ты причинишь себе вред. Не заметишь, не поймешь. Не увидишь, не станешь. Не поняв ничего, ты даже не. Шагая не так - ты даже не! Но ведь не шагая, - тоже!'
- Я в Клубе почти не участвовал, - снова повторил Саша и даже голос свой послушал. - Немного денег вложил.
'Сподличал ты, - сказал он себе, - Грег вложит все твои деньги. Права была Кэти - тебя так же несет, как и всех. Скольжение ног и скольжение чувств, и скольжение жизни... Где же твое решение? И воля? Где последняя точка и ответ?.. Кто ты и зачем? Где граница, поставленная тебе Богом? Кто они и почему? Где граница, поставленная каждому Богом? Как загадочны собственные поступки. И поступки людей...'
Не в силах преодолеть тягостное чувство, Саша стоял и стоял, а в комнате появилась вода. Она каплями начала сочиться из стен. По стенам сдвинулись и побежали крошечные ручейки, подтеки соединялись в более крупные - комната словно расширилась, стало влажно. Воды на стенах, набирая силу, вливались по пути в новые, текли по поверхности стен, уже готовые падать прямо с потолка. Саша как будто ждал чего-то подобного.
'Ты сподличал. Принимай свою плату', - сказал ему собственный голос и оставил его одного.
В сверкающей воде появились зеленые точки. Секунда - пятна на глазах увеличились, утолщились, быстро, как в ускоренном кино, превращаясь в ребристые листья. Саша заглянул в лакированную поверхность ближайшего листа. В ней отразились ветки с растущими пухлыми завязями. Они разрастались, наливались соком. Ручьи текли по стенам между листьями растений. Между светлыми, крапчатыми, покрытыми каким-то пухом, и темными гигантами. Листья блестят. Становится влажнее, все больше воды вокруг. Сочный цвет в считанные минуты покрыл сверкающую водой комнату. Листья обвили стены и жирными блестками сверкают с потолка.
Минута - вокруг созрели плоды. Загорелись багровые, лиловые оттенки, душистая мякоть навалена горами на столе, пронзенная длинными косточками, источающая прелый дух сока и неги. Эта густая мякоть, как пышное тело в сияющих бликах раскинулось на золотом блюде. Он погрузил руки в эту сладость, переложил куски в чьи-то ботинки с круглыми носами, сделанные из свинца. Башмаки неподъемны, и он обрадовался их надежной защищенности. 'Почему мне нужна защита и что за плоды я вижу на этом столе?' - подумал он, но никакого ответа не придумал, и подсказки ниоткуда не пришло. Он тяжело смотрел в пол и не видел густую, вплывающую в дом черноту ночи. Внезапно на одной из стен раздался ужасный рваный треск, посыпалась штукатурка, упала картина. Саша обомлел. В ответ с потолка начала капать вода с отчетливым, ярким звуком, и тут же в комнату ворвался зловонный рыбный запах. Он был на морском пирсе - там рыбаки спускали шкуру с доверчивой рыбы. Какая же связь? Тошнотворный запах пирса, говорящий о нем самом, наполнил его голову. 'Зачем я Сюзи руку пожал? Похвалы мне не нужно и ничего от нее не хотел, а для нее сделал. Вместе с Сюзи шкуру с Кэти спустил... И в этом сподличал!' - ужаснулся он.
Не в силах превозмочь острое чувство, Саша обвел глазами стены. Вокруг все дышало движением, ростом. Ветки поднимали темную зелень, влетая в водяные потоки, разбивали их на брызжущие каскады воды. Дом исчез. Стены поднимались вверх, открыв себя небу...
Глава 39
Закрыв глаза, он лежал в машине. Парк пустой, кусты, темень вокруг. Смотреть не на что. Но Саша не смотрел, он теперь тут жил. Из разбитого дома он взял одеяло и подушку, что попало под руку свалил в багажник. Поставил машину на море. Но когда он постелил себе внутри, его прогнал полицейский. Тогда он нашел пустырь и встал там. Его обнаружили какие-то парни, барабанили в окна, пришлось бежать.
Сейчас, к утру, он лежал под одеялом, но сон не шел. Ночь была душная, в машине жарко. Снотворного не было, а вино не действовало, даром что он выпил две бутылки. Наступила последняя фаза бессонницы - маета без мыслей. Постель становилась все мучительнее, ненавистней; он тер голову со слипшимися волосами, то открывал окно, подставляя лицо ветру, то закрывал его под неистовыми горячими порывами. Парк скрипел и шевелился, занимаясь своим делом, и его жизнь, и жизнь природы больше не имела связи с тем, что могло быть понятно человеку. То, что объединяло его с жизнью воды и теней - исчезло. Перед этими тенями и водами он стоял, потеряв свое место и точку опоры. Саша сел на постели; все внутри закрутилось в твердое ядро поглотившей его боли. 'Мне остались будущие дни...' - подумал он. Стало тихо, деревья не качали ветками в это жаркое утро - на фоне их черных силуэтов, медленно раскачиваясь, падал снег. Он лег на крышу, капот, покрыл стекла машины воздушным слоем - Саша оказался в колпаке. В своем сердце он ощутил безмерную ношу - вместе со снегом кусок льда упал в его сердце и начал таять. Он думал о Кэти... Комок распался, и на него хлынул поток слов, мгновенных выражений лиц Кэти, Грега, Сюзи и обрывков его собственных мыслей: опять за всей громадой взвившегося в голове хаоса начала обозначаться ощущаемая им собственная большая неправда. Она поднималась, как нагромождение туч, обозначая себя едва видимым краем, угадываемая шестым чувством, - как будто сзади она покрывала все растущей силой. 'Любил ты ее? - думал он. - Нет, презирал. Бог вошел в каждого, чтобы каждый стал Богом, - видел ты Его в ней? В себе видел. А в ней - пока тебе ничего не стоило... Во что же вера твоя? - спросил он себя и ответил: - В удовольствие'.
Его веки задрожали, черный свет дрогнул, туман подался в стороны - открылось необъятное поле ослепительно-зеленого цвета. Над полем сияло голубое небо, расточая на землю яркий свет. Саша стоял в этом небесном покое, не зная, куда был взят.
Он начал различать какие-то формы, во множестве разбросанные по полю. Они стали вытягиваться и на глазах превращаться в продолговатые столбики, врытые в землю. На верхушке каждого столба - утолщение. По высоте столбики были вровень с человеком, гладкие, одинакового цвета, кажется, сделанные из простой глины. Каждый столбик заканчивался круглой кошачьей головой. На морде каждой из них сияли совершенно живые глаза. Огромными черными зрачками, заполнившими весь глаз, кошки глубоко смотрели в глаза Саше. Едва он шагнул в сторону, горящие глаза повернулись за ним. В другую сторону - они повели за ним взгляд. От их пристальных, всевидящих глаз он задрожал, но остался стоять - они смотрят в его душу. Зрачки страшные, яркие, как будто все в лучах, сверкали невыносимым, пронзительным вниманием.
