– Яблочные привидения, – терпеливо объяснила она ребенку. – Они съели большую часть тех яблок, которые вы получили из дома принца Генри, а огрызки разбросали.

После этого нам пришлось провести тщательное расследование, и Ханна успокоилась, хотя одновременно и разочаровалась, когда мне удалось убедить ее, что никаких привидений в подвале нет, но там обитает скунс.

Это кроткое животное, очевидно, жило обычной вольной жизнью до того момента, когда его неожиданно заперли на зиму в нашем погребе. Мех его не имел резкого запаха. Когда луч моего фонарика осветил его, скунс сидел под ларем с консервами. Он не проявил никакого возмущения, а только заморгал глазами и опустил голову, как будто просил прощения. Ни испуга, ни агрессивности. Он, наверно, уже давно понял, что мы не желаем ему зла.

Несколько дней мы в достаточной степени неразумно искали пути и средства его выдворения из дома.

Оценив присутствие скунса, Матт разработал собственный план и так старался привести его в исполнение, что почти процарапал дыру в двери погреба. Мы не доверились его рассудительности.

Вскоре мы разумно заключили перемирие. У нас имелось намного больше яблок, чем требовалось, а поскольку этот скунс был, очевидно, дружелюбно настроен, мы решили жить и дать жить другому.

Все сложилось очень удачно. Скунс остался в подвале, ел столько яблок, сколько ему хотелось, и никому не мешал. Мы привыкли спокойно относиться к его присутствию, и уже не было ничего необычного в том, что когда один из нас рылся в ларе с картошкой, в нескольких футах от него скунс хрустел яблоком.

Эта гармония отношений, вероятно, продолжалась бы до весны, когда скунс мог бы добровольно уйти, не появись статья, написанная одним человеком, которого никто из нас в глаза не видел. Имени его я не припомню, но знаю, что он проживает в одном из южных штатов США. Человек этот принадлежит к тому роду всезнаек, которые пишут статьи и книги о птицах и зверях с такой уверенностью, что читатель невольно начинает верить в их осведомленность насчет мыслей и поведения животных. Незадолго до рождества этот человек напечатал статью о скунсах в одном из самых известных охотничьих журналов.

Я прочел его статью, и она произвела на меня глубокое впечатление. Автор разработал надежный способ отгонять скунсов от человека и был настолько любезен, что поделился своим секретом со всем миром. Его метод основывался на использовании шланга для поливки сада. Он открыл, что струя воды, нацеленная на точку в нескольких дюймах позади скунса таким образом, чтобы после падения на землю вода взлетала под небольшим углом вверх, обязательно обратит в бегство любого скунса. Проникая в процесс мышления скунса, автор объяснял, почему изобретенный метод такой действенный. «Скунс, – писал он, – полагая, что водяная струя исходит от естественного источника, поспешно убегает от этого неудобства, не пытаясь вступить в бой с противником».

Рождественские каникулы должны были начаться только через неделю, мне было скучно, и я затосковал от бесконечно растянувшихся последних дней занятий в школе. Мы сидели с Ханной дома одни, так как родители находились в Оквилле, куда они отправились нанести обязательный трехдневный визит родным моего папы. Мне надоело читать журнал, и я спустился вниз, в погреб.

В свою защиту могу привести только то обстоятельство, что в моих действиях не было преднамеренности. Моим первым побуждением было открыть настежь двери из погреба на улицу, и уже только после этого я вошел в подвал и надел шланг для поливки на кран над лоханью для стирки. Когда шланг ожил, я вошел в овощехранилище и, обнаружив скунса, ударил струей в твердый грунт точно позади животного, как учил всезнайка из журнала. Ошеломленный скунс заметался из стороны в сторону и попытался укрыться за старомодной печью для воздушного отопления. Я преследовал его водяной струей, медленно подгоняя к выходу из погреба, к открытым дверям. Скунс двигался в этом направлении неохотно, даже, как это предсказал мой автор, не пытаясь отплатить мне. Победа была уже близка, когда я посмотрел вверх в сторону выхода, чтобы убедиться, что на пути скунса нет никаких препятствий, – и тут на фоне квадрата холодного голубого неба я увидел морду Матта.

Я понял, что пес собирается броситься на зверька, и остолбенел, представив себе разом все последствия. Действуя инстинктивно, я поднял шланг, чтобы направить струю в Матта, но забыл, что на пути скунс. Поднятая струя ударила скунса в бок и опрокинула навзничь. Я попал и в Матта, но было уже слишком поздно, чтобы эффективно повлиять на дальнейшее.

Меня душили слезы гнева и сострадания, но я уже ничего не мог поделать. В то время как Матт и скунс носились по подвалу, я старался преследовать их, беспорядочно размахивая шлангом. Иногда струя воды, рикошетом отскочив от скунса, вынуждала меня самого, спотыкаясь, отступать к дверям погреба. От злости я снова и снова ввязывался в стычку. Мы носились взад и вперед по овощехранилищу, забирались за печку, под лестницу погреба. Воздух становился густым от брызг и пыли, и единственная электрическая лампочка посылала тусклый свет, словно сквозь плотный желтый туман. Матт сдался первым и бежал через дверь на улицу. Скунс, измученный и до предела утомленный в борьбе за свое существование, выскочил из подвала сразу же вслед за собакой. Я остался один, а шланг все еще в неистовстве подскакивал у меня в руках.

В напряженной тишине, откуда-то издалека, сверху, я услышал зычный голос Ханны.

– Матерь божья, – кричала она. – Матерь божья, я ухожу, ухожу отсюда!

Но в этот раз Ханна не ушла, правда, лишь потому, что мы находились далеко от Саскачевана, а она не знала, в какой стороне ее родной дом. В сложившейся ситуации выхода не было ни для кого из нас троих.

Долгое время в нашем доме царило уныние. Несмотря на очень морозную погоду, печь пришлось отключить, так как она всасывала из подвала бьющие в нос ароматы и они свободно циркулировали по всем жилым помещениям. Даже при окнах и дверях, распахнутых навстречу зимним ветрам, подвал оставался вместилищем зловония.

Маслянистая защитная струя скунса, смешанная с водой, пропитала земляной пол так глубоко, что едва ли даже к сегодняшнему дню там мог полностью улетучиться отвратительный запах.

Что касается наших соседей, далеких от желания сблизиться с нами в трудный час, то они отдалились от нас еще больше, и только их общее мнение дошло до нас.

– Чего же еще можно ожидать, – сказала одна из соседок с чопорным самодовольством, – от людей, которые живут в таком доме, как этот? – Было ясно, что в ее голове все смешалось: скунсы, культура моих родителей и репутация приобретенного нами дома.

Мои родители не наказали меня на месте преступления, но настояли на том, чтобы я отправился в школу на следующий же день после этого происшествия. Я молил о пощаде, но безуспешно. Пришлось идти в школу. Я удалился медленно, с опущенной головой.

День выдался холодный, а в школе было слишком жарко. Первый урок еще не окончился, а в радиусе пяти футов от меня все парты опустели. Я остался сидеть один – униженный комочек страданий, – пока наконец учительница – ее звали мисс Ледерботтом – не подозвала меня и не вручила мне записку с кратким указанием: «Иди домой».

Унижение от пережитого было очень сильным, но оно не может идти в сравнение с душевной мукой, причиненной мне несколько лет спустя Маттом и его пристрастием к скунсам.

Мои дедушка и бабушка со стороны мамы владели коттеджем и озером в отдаленной гористой местности Квебека, и туда члены семьи привыкли съезжаться в летние месяцы. В целом это было место, которое оставило у меня приятные воспоминания, так как было свободно от суеты и неудобств большинства летних курортов. Там не было подвесных моторов на лодках, несущихся со скоростью пятьдесят миль в час неизвестно куда, которыми управляют, как правило, толстые и неуклюжие мужчины. Там не было скопления дрянных маленьких коттеджей, прилипших вплотную один к Другому вдоль всего берега, – сельского подобия городских трущоб. Вместо этого стоял один скромный бревенчатый дом, плюс одно еще более скромное помещение – сочетание сарая для лодок и хижины для спанья; и кругом ничего, кроме древних холмов, одетых темной щетиной леса, лес смотрелся в воды озера, черпая в нем успокоение.

Для Матта и меня после ужасов Торонто и почти равноценных ужасов деревни в Онтарио это было благословенным уголком. Здесь я впервые полюбил.

Она была дочерью состоятельного доктора, владельца коттеджа на соседнем озере. Девочка не осталась равнодушной ко мне, проявляла склонность к поэзии, которой в ту пору я был особенно увлечен. Я писал меланхолические стихи, а она терпеливо слушала, когда я их декламировал. Помню, ее сильно растрогал отрывок о судьбе покинутого всеми влюбленного.