не смогу провожать Веру — мне нужно ложиться пораньше, чтобы не проспать на работу.

И теперь Пауль каждый вечер сам ждет Веру в кафе, а при нем Андре, конечно, появляться не смеет.

Однажды в воскресенье мы сидим у Пауля и беседуем об отпуске. Пауль счастлив: он накопил денег и приобрел подержанный мотоцикл. Они с Кати хотят поездить по стране. Малышка побудет это время в яслях при больнице.

Я спрашиваю:

— А как же Вера? Вы оставляете ее одну на две недели? Вера отвечает:

— У меня-то ведь нет отпуска. Я буду работать, как работала. А вы, Шандор, что собираетесь делать?

— Уеду куда-нибудь на недельку с Йоландой. Поживем в кемпинге на берегу моря. А вторую неделю буду заботиться о вас.

— Очень мило с вашей стороны! И тут Пауль говорит:

— Не волнуйся, Шандор. Я попросил Яна провожать Веру домой ночью. Все равно он болтается без дела. Дам ему деньжат на выпивку, и порядок. Вера пускается в слезы:

— Ну спасибо, Пауль, вот удружил! Неужто не нашел никого получше этой вонючей деревенщины?

Она выбегает из кухни, и мы слышим, как она всхлипывает у себя в комнате. Мы молчим, избегая смотреть друг на друга.

Вернувшись домой, я думаю, что мог бы жениться на Вере. Разница в возрасте не так уж велика, меньше десяти лет. Но сперва я должен отделаться от Йоланды. Нужно решиться и порвать с ней. Лучше всего во время отпуска. Тогда я смогу сократить этот кошмарный совместный «отдых», такой же нудный и отвратительный, как в прошлом году: целую неделю, днем и ночью, видеть рядом с собой Йоланду! Не считая жары, комаров и толпы отдыхающих на тесном пятачке кемпинга.

Как я и предвидел, неделя тянется бесконечно. Днем Йоланда часами валяется на полотенце под жарким солнцем: для нее самое главное вернуться в город загоревшей и потом щеголять в светлых платьях, оттеняющих бронзовую кожу. Я провожу время в палатке за чтением книг, а по вечерам прогуливаюсь по берегу моря, стараясь возвращаться как можно позже, так, чтобы Йоланда уже спала.

Разорвать наши отношения мне не удается, поскольку мы почти не разговариваем.

Да я уже и отказался от мысли жениться на Вере. Из-за Лины, которая может появиться с минуты на минуту.

В воскресенье к вечеру мы возвращаемся в город. Йоланда начинает работать с понедельника. Я помогаю разгрузить ее маленький автомобильчик, отношу в кладовую палатку и надувные матрасы. Йоланда довольна, ей удалось нагулять себе прекрасный загар, отпуск прошел прекрасно.

— До субботы вечером!

Я иду в бистро. Мне не терпится увидеть Веру. Сажусь за стол, кружку мне приносит парень-официант. Я спрашиваю:

— А где же Вера?

Он пожимает плечами:

— Уже пять дней как не приходит.

— Заболела?

— Почем я знаю.

Я выхожу из бистро, бегу к дому Пауля. Они живут на третьем этаже. Взбегаю по лестнице, звоню. Потом колочу в дверь. На стук выглядывает соседка, она говорит:

— Там никого нет. Они в отпуске.

— А девушка тоже?

— Говорю же вам, что никого нет.

Я возвращаюсь в бистро. Вижу Яна, одиноко сидящего за столом. Подхожу, трясу его за плечи:

— Где Вера? Он отбивается:

— Ну чего ты бесишься? Вера уехала. Два первых вечера я ее провожал до дому, а потом она мне сказала, что я ей больше не нужен, она, мол, уезжает в отпуск с друзьями.

Мне тут же приходит на ум Андре.

И еще я думаю: хоть бы Вера вернулась до приезда Пауля, хоть бы ее опять взяли на работу!

В последующие дни я то и дело заглядываю в бистро и к Паулю. И только много позже я узнаю, что произошло.

Пауль и Кати вернулись домой в субботу. Веры дома не оказалось, комната была заперта на ключ. В квартире стоял какой-то странный запах. Кати отворила окно, чтобы проветрить, и побежала в ясли за малышкой. Пауль пришел ко мне, мы вместе отправились в бистро и нашли там Яна. Мы обсудили положение, и я рассказал про Андре. Пауль был в ярости. Он вернулся домой и, поскольку странный запах так и не выветрился, взломал дверь Вериной комнаты. На кровати лежало ее уже разлагавшееся тело.

Вскрытие показало, что Вера отравилась снотворным.

Наша первая смерть.

Вскоре последовали и другие.

Роберт вскрыл себе вены в ванной.

Альберт повесился, оставив на столе записку на нашем языке: «Я в дерьме».

Магда почистила картошку и морковь, потом села на пол, открыла газ и сунула голову в духовку.

В четвертый раз, когда мы собираем деньги в бистро, официант говорит мне:

— Вы, иностранцы, только и делаете, что скидываетесь на венки да ходите на похороны.

На что я ему отвечаю:

— Каждый развлекается как может.

По вечерам я пишу.

Мертвая птица.

В голове у меня каменистая дорога, она ведет к мертвой птице.

— Зарой меня в землю, — просит она, и в изломах ее раздробленных косточек, как черви, кишат упреки.

Да, но для этого нужна земля.

Тяжелая, черная земля.

И лопата.

А у меня только и есть что глаза.

Пара затуманенных печальных глаз, погруженных в синевато-зеленую влагу.

Я приобрел их на блошином рынке за несколько мелких иностранных монеток. Ничего другого на эти деньги я купить не мог.

Я за ними ухаживаю, протираю, сушу в носовом платке, разложенном на коленях. Крайне бережно, чтобы не попортить.

Временами я вырываю перо у птицы и рисую багровые прожилки на этих глазах, моем единственном достоянии. А иногда я их зачерняю — целиком. И тут же небо нахмуривается и заряжает дождь.

Мертвая птица дождя не любит. Она преет под его струями, гниет, испускает неприятный запах.

В таких случаях, не в силах переносить зловоние, я отсаживаюсь подальше.

Время от времени я обещаю:

— Сейчас пойду поищу землю.

Но я сам в это не очень-то верю. Да и птица тоже. Она-то уж меня знает.

И с чего ей вздумалось умирать именно здесь, где одни только камни?

Конечно, нас с ней устроил бы и жаркий огонь.

Или большие красные муравьи.

Но здесь все так дорого.

За какой-нибудь коробок спичек нужно работать долгие месяцы, а уж муравьи в китайских ресторанах стоят бешеных денег.

У меня же почти ничего не осталось от наследства.

И когда я пересчитываю те жалкие деньги, что еще имею, меня охватывает ужас.

Вначале я тратил их не считая, как все, но теперь мне нужно быть очень экономным.