Или еще раньше. Может быть, даже заметили меня еще до наступления темноты.
Нет.
Они не знают, где я. Думают, что я мертв. И Уэзли не готовит мне западню. Он и Тельма возвращаются в особняк.
Возможно.
Я очень на это надеялся.
Но я не собирался лежать здесь всю ночь, прячась в кустах только потому, что существовал некоторый шанс того, что Уэзли мог поджидать меня в засаде возле клеток.
И я выполз из своего укрытия.
Стоя на четвереньках у самой тропинки, я посмотрел в обе стороны – направо и налево.
Нигде ни души.
Но и света факела Тельмы тоже не было видно.
Не видно было и клеток. Их поглотил мрак.
Поднявшись на ноги и пригибаясь почти до земли, я пробежал по тропинке и остановился в том месте, откуда было хорошо видно лужайку перед домом и сам особняк. Тельма и Уэзли почти дошли до веранды.
На моих глазах Тельма подошла к ведру, стоявшему сбоку от крыльца на веранду. Опустив факел вниз, она окунула в ведро его пылающий конец.
Света больше не было.
Так, по крайней мере, казалось несколько секунд. Но затем я увидел – или подумал, что увидел, – как Уэзли и Тельма взошли по ступенькам крыльца. Неясные, двигающиеся тени, лишь чуточку светлее темноты, придававшей им очертания.
Одно небольшое бледное пятнышко виднелось чуть отчетливее, чем остальные. “Должно быть, повязка на заднице Уэзли”, – подумал я.
На верхней площадке крыльца призраки исчезли, слившись с тенью, отбрасываемой крышей веранды.
Затем хлопнула дверь.
Это, они вошли в дом.
Мне оставалось только надеяться.
Не теряя ни минуты, я развернулся и бросился бегом к клеткам.
Птички в клетках
Без факела Тельмы тропинки не было видно. Вообще ничего не было видно, за исключением нескольких различных оттенков темноты, запятнанных кое-где белыми мазками лунного света.
Я вспомнил о зажигалке Эндрю, которую постоянно ощущал в правом переднем кармане шорт вместе с опасной бритвой и лосьоном Билли. Все это ударялось и терлось о бедро при ходьбе.
Выудив зажигалку, я уже занес было большой палец, чтобы высечь искру, но передумал.
В темноте я был почти невидим.
А быть невидимкой мне очень нравилось.
Когда тебя никто не видит, ты становишься таким неприступным и сильным.
Опустив зажигалку обратно в карман, я медленно продолжил свой путь, присматриваясь и прислушиваясь.
И вскоре услышал голоса. Тихие голоса девочек, доносившиеся откуда-то спереди и справа. И я пошел на них. Когда был достаточно близко, чтобы разбирать слова, я присел и стал слушать.
– Не будь дурой, – говорил один голос. – Мы еще недостаточно взрослые.
– Сама дура. – Этот был похож на голос Эрин, только более живой, чем когда я слышал его в последний раз. – Это зависит не от возраста, а от того, начались ли у тебя месячные или нет.
– Кто так говорит?
– Папа.
– А почему он мне об этом ничего не рассказывал?
– Потому что ты никогда не спрашивала.
– И мама ничего такого не говорила.
– Мама никогда ни о чем не рассказывала. Об этом, так точно. Вот почему я спросила у папы.
– Ты спрашивала у него, когда у тебя могут появиться дети?
– Ну да.
– Зачем?
– Просто так.
– Но если ты уже знаешь, почему ты у меня спрашиваешь?
Эрин долго молчала. Когда она заговорила, то вновь напомнила робкого ребенка, которого я видел в комнате с Тельмой и Уэзли.
– Просто... как ты думаешь, у нас могут быть от него дети?
– Боже, да не спрашивай меня об этом.
– Мне кажется, так оно и будет. Понимаешь?
– А я вот убеждена, что ребенка можно заиметь, только когда тебе восемнадцать.
– Восемнадцать? Ты что, рехнулась? Да никакие не восемнадцать.
– Нет, восемнадцать.
– Спроси у Конни.
Конни! У меня чуть сердце не оборвалось.
– Нельзя. Ты шутишь? Не буду будить ее ради каких-то дурацких вопросов. Она прибьет меня.
– А вот и нет.
– Все равно не буду.
– Ну что ж, а мне вот совершенно точно известно, что для этого не обязательно, чтобы исполнилось восемнадцать лет. Ты просто должна быть достаточно взрослой, чтобы у тебя уже были месячные, это означает, что у тебя появились яйцеклетки. Как только это случается, ты можешь рожать детей, сколько тебе вздумается.
– Нет. Гм-м. Только после восемнадцати.
– Ты свихнулась.
– А вот и нет. Я где-то читала.
– Восемнадцать – это, наверное, совсем по другому поводу.
– Например?
– Почем мне знать? Это ведь не я читала. Просто мне кажется, что у всех нас скоро появятся дети, если мы и впредь будем позволять Уэзли трахать нас.
– А кто ему позволяет?
– Он все равно это делает, не так ли? Скажи, сколько раз ты его останавливала?
Алиса ничего не ответила.
Какое-то время обе молчали. Затем раздался голос Эрин:
– Интересно, сколько раз для этого надо?
– Для чего?
– Ну, ты знаешь. Для того, чтобы забеременеть.
– Это ты мне скажи. Ты ведь всезнайка.
– Этого я не знаю, – призналась Эрин. – Почему-то мне кажется, что это должно повториться, ну, скажем, раз двадцать, не меньше.
– Откуда мне знать. Тебе надо было спросить папу.
– Очень смешно. Но ты не думаешь, что, возможно, мы уже забеременели, если это случилось раз, или два, или чуть больше?
Алиса тяжело вздохнула.
– Думаю, что да.
– Но мы не беременны, верно? Он трахнул нас обеих в тот день, когда впервые появился. Затем он сделал это еще два раза, перед своим исчезновением. Это в сумме дает три, и все это было еще тогда.
– И меня дважды, – сказала Алиса.