Поднявшись на ноги, я засеменил к берегу.

Тельма, которую уже едва было видно, брела по колено в черной воде. Мне вдруг показалось, что она возвращается. Это меня до смерти перепугало, и я остановился как вкопанный. Едва удержался, чтобы не развернуться и пуститься наутек.

Если бы я убежал, она бы прикончила Кимберли.

– Я... сам развязал ей руки.

– Ты что, не в своем уме?

Билли положила ладонь мне на затылок и погладила меня.

– Поговорим об этом утром, – сказала Кимберли. – А сейчас все ложитесь спать. Я подежурю.

– Мне очень жаль, – вновь повторил я.

– Сделанного не воротишь, – ответила она, повернулась и пошла к костру.

Вот и все события прошлой ночи.

По-моему, более, чем достаточно. Помимо того обстоятельства, что так много произошло – хорошего, плохого и даже весьма странного, – утро ушло на то, чтобы перенести все это в дневник.

И я еще даже не успел подогнать записи.

Остаток прошедшей ночи прошел в тягостных раздумьях о том, как объяснить дамам свое фиаско с Тельмой. Хотелось придумать достаточно правдоподобную версию, чтобы не выглядеть совершенным кретином или легковерным извращенцем.

К тому же о многом мне и вовсе не хотелось рассказывать.

Мне никак не удавалось сосредоточиться. Я лежал на своей “постели”, стараясь сконцентрировать внимание на придумывании какой-нибудь благопристойной лжи, но думалось только о том, что произошло на самом деле. Я как бы заново все переживал. Не просто вспоминал, но словно ощущал большую часть из случившегося – смущение и страх, волнение и отвращение, возбуждение и ужас – хотя и менее остро, чем в реальности. И все было как-то путано.

Даже во сне не удавалось избавиться от Тельмы. Мои кошмары были хуже действительности. Я почти не помнил, о чем там шла речь, но в них было много секса, сверкали опасные бритвы, и они были ужасны.

Никогда еще я так не радовался рассвету, положившему конец этому изнуряющему бреду.

После того как все проснулись, мы собрались вокруг костра и доели последнюю ветчину из банки.

Разве я не упоминал раньше о банке ветчины? Она была среди вещей, которые Кит и Эндрю выудили из моря после взрыва. Открыли мы ее несколько дней назад, когда еще не ловили рыбу. Как бы там ни было, но теперь банка пуста – и мы начинаем испытывать недостаток в съестном.

В путешествие мы отправлялись, имея на борту целую гору припасов, гораздо больше, чем восемь человек могли бы прикончить за недельную морскую прогулку. Взрыв произошел, когда у нас впереди было еще четыре дня, и я считаю, что Кит и Эндрю спасли примерно половину остававшейся на яхте еды. В том числе и такую вкуснятину, как баночная ветчина.

С напитками было гораздо хуже – а на яхте пива, безалкогольных и горячительных напитков было столько, что хватило бы на целую армию. Но взрыв пощадил только несколько бутылок спиртного. (Ничего газированного – ни содовой, ни пива, ни шампанского – не уцелело. Все взорвалось.)

Во всяком случае, нам еще довольно повезло, что хоть это спасли.

К тому же большую часть времени на острове делить еду приходилось всего между четырьмя или пятью едоками. Да и рыбу мы едим, когда только можем. Так что запасы провизии мы растянули достаточно надолго. Ее хватит еще на несколько дней, если питаться экономно. Затем придется сконцентрироваться на рыбалке, охоте, поиске съедобных овощей и фруктов в джунглях и тому подобном.

С этим не будет больших проблем, разве что придется конкурировать с Уэзли и Тельмой. Пока они бродят где-то поблизости, пропитание вряд ли займет первое место в списке наших первоочередных задач.

Боже, какое пространное отступление! Кажется, я немного обалдел от того, что так много писал сегодня.

После того как мы доели ветчину, наступило время Инквизиции.

– Ты не хочешь рассказать нам, что случилось прошедшей ночью? – спросила Кимберли.

– Не особенно, – ответил я.

Видимо, мой ответ никого не позабавил.

Я тяжело вздохнул.

– И с чего же мне начать?

– Почему ты развязал ей руки?

Облегчение. Простой вопрос.

– Пришлось. Помнишь, ты развязывала ее, чтобы она могла сходить в туалет вчера вечером? Так вот, когда ты связывала ее после этого, то слишком туго затянула веревку. Она впилась ей в запястья.

Кимберли исподлобья взглянула на меня.

– Чушь.

– А вот и нет. Я проверил. Веревка была слишком перетянута.

– Только не после того, как я ее связала. Я была очень внимательна... – Она обвела взглядом Билли и Конни. – Кто-нибудь из вас перевязывал ее прошлой ночью?

Билли покачала головой.

– Если бы я и взялась за ту веревку, – пробурчала Конни, – то лишь для того, чтобы удушить ее.

– Возможно, Тельма сама затянула веревку, – предположила Билли. – Чтобы появилась причина попросить Рупа развязать ее.

– Как бы ей это удалось? – спросила Конни.

– Может, зубами? – произнесла Билли.

– Думаю, это вполне возможно, – согласилась Кимберли. Поморщив несколько секунд лоб, словно в раздумье, она прибавила: – Блин, это все так на нее похоже. Почти всегда она ведет себя, как слабоумная, но она умеет быть и хитрой. Невероятно хитрой. Во всяком случае, за ней это уже наблюдалось. Может, она в какой-то степени изменилась, но я в это мало верю. Подлецы всегда остаются подлецами.

– И что же такое она делала? – поинтересовался я. Меня не столько интересовали подлые поступки Тельмы, сколько хотелось отсрочить самую неприятную часть допроса.

– От пакостей она никогда не уставала. Но... однажды, когда она очень на меня разозлилась, она четвертовала свою собственную куклу Барби – отрезала ей руки, ноги и голову – и спрятала их под моим матрацем. А потом с невинным личиком ходила и всех расспрашивала. И у отца спросила, не видел ли он ее Барби. Когда кукла наконец обнаружилась, мне досталось по первое число.

– От матери? – спросила Билли.

Кимберли покачала головой.

– От отца. Это было после смерти матери и до того, как папа встретил тебя.

– Он тебя избил? – встрепенулся я. Неожиданно я почувствовал, что мне не хватает воздуха и сердце начало глухо стучать.

– Кто? – возмутилась Кимберли. – Отец?

– Ну да. Ты же сама сказал, что тебе досталось.

– Верно. – Вид у нее был явно обиженный. – Но он меня никогда и пальцем не тронул. Ты, наверное, пошутил. Чтобы папа?.. Он со мной провел воспитательную беседу. После которой я почувствовала себя подлее змеи. А я ведь и не прикасалась к той проклятой кукле. Вы бы видели тогда Тельму. Она так гордилась тем, что ей удалось всех провести, а на меня навлечь гнев отца.

– Ты с ней поквиталась? – оживился я. Кимберли как-то странно на меня посмотрела – словно заподозрила что-то неладное.

– Э, к чему ты клонишь?

Слова застревали в горле, но мне все же удалось выдавить их из себя.

– Она сказала, что ты часто ее била.

– Что?

– Что ты... ты всегда принуждала ее бороться с тобой. Бросала ее об пол и делала разные удушающие