они просто повернулись и разошлись по дальним углам своих клеток. Только Билли осталась смотреть.

Когда наши глаза встретились, она кивнула головой.

– Я же сказал тебе, где ключи! – завопил Уэзли, когда к нему, наконец, вернулся дар речи.

– Этого недостаточно.

– Чего ты хочешь? Я все сделаю!

– Извинись перед Билли.

– Извини! – закричал он. – Извини, Билли! Прости меня!

Я отрезал ему ухо. Когда Уэзли снова мог говорить, он прохныкал:

– Я же сделал, что ты хотел!

– Этого недостаточно.

– Что?

–Ты не извинился перед Конни.

– Но... но...

Я вставил бритву в рваную рану на его левой груди, нанесенную давным-давно копьем Кимберли и разошедшуюся прошлой ночью, и медленно провел по ней, глубоко погружая лезвие.

Когда Уэзли снова смог говорить, он закричал:

– Прости, Конни! Прости, Алиса! Прости, Эрин! Годится, да?

– Ты забыл кое-кого, – заметил я, отрезая ему правый сосок.

После этого пришлось подождать. Затем послышалось:

– Кого? Кого?

– Постарайся вспомнить.

И я вновь заставил его кричать. Опять пришлось ждать. Затем он закричал:

– Прости, Эндрю! Прости, Кит! Прости, Дороти! Прости, Джеймс!

– Закончил?

– Нет? – удивился он.

– Тогда кого? – спросил я.

– Не знаю! Тебя? Прости, Руперт!

Я снова сделал ему больно. Пришлось подождать. Затем донеслось:

– Кого? Скажи, пожалуйста! Кого?

– Извинись перед своей женой. Разве ты не считаешь, что Тельма заслуживает твоих извинений?

– Да! Прости, Тельма! – выкрикнул он.

Отрезав приличный кусок от передней части его левого бедра, я отхлестал его по щекам этим огрызком. Пришлось подождать. Затем раздалось:

– Что? Что? Кто?

–Ты забыл о Кимберли.

– Кимберли? Нет, я... Да! Прости, Кимберли! Прости, Кимберли! Простите все! Все!

–Очень хорошо.

Уэзли обвис на прутьях двери клетки, весь в крови. Неистово рыдая, он промямлил:

– Спасибо. Спасибо.

Наивный. Он думал, что я закончил.

– Еще одно, – вспомнил я.

Он задрожал.

– Да! Да! Все что угодно! Пожалуйста! Все что скажешь! Все!

– Оживи Кимберли.

– Что? Нет! Я не могу! Я бы сделал это, но не могу! Пожалуйста! Я не могу этого! Она мертва! Я не могу ее воскресить.

– Как я об этом не подумал, – сказал я ему. И вот тогда я и сделал то, что предложила еще в самом начале Конни. Забив ему рот, я зажал его ладонью и держал так, пока Уэзли не умер.

Затем подошел к клетке Билли.

Она отдала мне мачете, не дожидаясь моей просьбы.

Я вернулся к Уэзли.

– Это тоже за Кимберли, – произнес я.

И одним ударом снес ему голову. Она с глухим стуком упала на землю и покатилась. Остановилась лицом вверх – изо рта, как любознательный турист, выглядывала головка пениса Уэзли.

Затем я отрубил ему руки и ноги.

Отыскав в одном из сараев на заднем дворе особняка тачку, я прикатил ее к клеткам, взвалил на нее куски Уэзли, вывез его в джунгли и вывалил в какие-то кусты.

Достаточно далеко, чтобы до нас не доносилась вонь его разлагающегося тела.

Почти три недели прошло с того утра.

Мои женщины все еще в клетках.

В том числе и Кимберли. Избавившись от тела Уэзли, я сделал то, что было необходимо. Сначала попытался взломать замок. Но это не удалось. Значит, ей придется остаться там.

В том сарае, где я нашел тачку, были мешки с цементом.

Раствор я размешивал прямо в тачке. Затем носил его ведром по лестнице на крышу клетки и сбрасывал вниз сквозь прутья. Густая серая масса падала на Кимберли, бомбила ее, забрызгивала тело и растекалась по нему, стекала вниз, как лава: языки ее сползали по бокам на бетонный пол.

Не хочу говорить о том, что я при этом чувствовал. Или о том, какие части тела Кимберли я залил первыми. Или какие последними.

Понадобилось немало ходок вверх по лестнице с ведром из-под краски, чтобы Кимберли исчезла навсегда.

Два ножа Уэзли, один в бедре, другой – в груди, торчали из серого монолита подобно миниатюрным Экскалибурам. Но герой, способный выдернуть их силой или волшебством, так и не появился.

Я подождал, пока бетон схватится, затем сделал новый замес в тачке, поднял раствор наверх и вылил его. Ножи вытащить я не мог, зато мог похоронить их.

Когда я, наконец, закончил, могила Кимберли приняла вид продолговатого низкого бетонного холмика на полу клетки.

Билли наблюдала за всем этим из своей клетки. Время от времени она давала мне дельные советы. Говорила она тихо и грустно. Хорошо, что она была рядом. Для Конни, Алисы и Эрин я, по-видимому, превратился в прокаженного. Но меня это мало волновало. Потому что в душе у меня была пустота.

Над могилой Кимберли не было произнесено никаких речей.

Может быть, каждый сделал это про себя. По крайней мере, те из нас, кто любил ее.

Среди которых, по всей вероятности, никого, кроме меня и Билли, не было, если уж на то пошло.

Я хотел было спеть для нее “Парень по имени Дэнни”. Но не смог. Может быть, когда-нибудь позже.

Почистив инструменты, я вернулся в особняк и долго стоял под горячим душем. После этого я остался в доме. Сначала отыскал нож Кимберли. С ножом в руке пошел искать хорошую спальню. Выбор пал на спальню Эрин на втором этаже. Там я сразу же плюхнулся на кровать.

Водя по щеке гладкой пластиковой рукояткой, я вспоминал Кимберли, и сам не заметил, как расплакался. Так безудержно я никогда еще не ревел. И, в конце концов, уснул.

Приснилась мне бегущая по берегу Кимберли. Это был наш пляж у бухты. Она бежала навстречу мне и улыбалась. На ней было белое бикини и цветастая гавайская рубаха. По обыкновению рубашка была незастегнута и развевалась по ветру. Так же, как ее длинные черные волосы. Загорелая и холеная, она была просто великолепной. Даже глазам не верилось. Должно быть, произошла какая-то ошибка с ее смертью. Может быть, мне это только приснилось, что ее убили.

Она кинулась ко мне в объятия, нежно обняла и поцеловала в губы.

После поцелуя я пробормотал:

– А я думал, что ты мертва.