Он вытащил из коробки шесть спичек и положил на стойку.

— Ставлю пять долларов — вы не сумеете сложить из них четыре равнобедренных треугольника.

— Нет, спасибо.

— Это тоже способ заработать, Джерри.

Мы разговорились. По его словам, он торговал строительной техникой. Отпив второй глоток от пятой порции, я был уже хорош. Я сказал ему, что должен что-нибудь съесть, иначе свалюсь.

— Я бы тоже закусил, — сказал он. — Но лучше поедим не здесь. Я тут знаю один ресторанчик, у них жарят такие лангеты — пальчики оближешь. Пойдемте?

— С удовольствием, Рой.

Мы рассчитались, оставив чаевые на стойке, и вышли. Дверь мягко затворилась за нами, я спустился по крыльцу на две ступеньки и почувствовал вдруг, как что-то твердое уперлось мне в спину.

— А теперь, Джерри, еще две ступеньки. Вперед! Служитель в ливрее был шагах в десяти от нас. Увидев нас, он спросил:

— Джентльмены, машину?

— Нет, мы вернемся сейчас, — сказал Макси.

— Что это значит? — спросил я.

— На тротуар, живо. Я вас познакомлю с двумя друзьями. Мы хотели бы поговорить о Винсенте. О нашем старинном товарище.

Я не сопротивлялся. В этом состоянии у меня не было никаких шансов. Я припомнил массу приемов, которыми меня обучали когда-то. Но было ясно, что парень прошел школу не хуже моей. Да и металлический предмет коснулся моей спины еще раз.

Я ступил на тротуар. Машины мимо нас шли сплошняком. Когда в их бесконечной веренице возник небольшой просвет, он приказал мне переходить на ту сторону, но я не подчинился, ожидая, когда он толкнет меня вперед. И когда это случилось, я прижался спиной к револьверному дулу и стремительно отвернул налево. Одновременно моя правая рука, взметнувшись и точно прицелясь, ребром ладони врезала ему ниже подбородка. Он не покачнулся, не споткнулся на ходу. Нет. Он сполз на асфальт, точно кукла- марионетка, у которой отстригли нити, приводившие ее в движение. Машины все так же неутомимо мчались по шоссе. Некоторое время я стоял, неуверенно озираясь. Тут мой взгляд засек двух дюжих молодчиков, явно торопившихся ко мне с той стороны трассы. Сильное движение не давало им пройти. Я повернулся и побежал. Я бежал вдоль автострады, навстречу слепящим, летящим на меня огням. Мои туфли производили отчетливый звук, это было похоже на частые звонкие шлепки по обнаженной коже. Мне казалось, что я лечу вперед почти без напряжения, легкий, как ветер.

Но тут, споткнувшись, я едва не упал и услышал как бы со стороны свое хриплое дыхание; в боку закололо. Я обернулся. Преследователей не было видно. Я быстро пошел к огням, сверкавшим впереди.

Большинство заведений располагалось вдоль трассы, но между баром и каким-то притемненным строением тут был переулок, и по нему, я знал, можно было выйти на большую ярмарочную площадь, раскинувшуюся позади клубов и ресторанов. Здесь было полно народу, сновавшего взад-вперед, и я с чувством огромного облегчения влился в толпу. Гирлянды фонариков, прожектора, лампы, глухой гул генераторов, духовые оркестры, громкоговорители, балагурство и лесть зазывал, скользящий бег каруселей. Опилки, запах пота, сахарная вата, три мяча за десять центов, каждый бросок — в цель, гибкие бедра под ситцевой юбочкой, дети, спящие на руках молодых отцов, шумные и опасные стайки шпаны. Я вошел в ритм, я двигался со всеми вместе сквозь запахи пива, духов, пота, мимо мигающих и вздрагивающих огней, среди криков, приветствий, на обмякших ногах. И тысячи огней были для меня как сверкание тысячи лезвий.

Я пробился в угол, где было посвободней, прижался к грязному полотну брошенного за ненадобностью экрана, глядя туда, откуда пришел. Я ждал их. И размышлял. Решимость, которую я увидал на этих лицах, показалась мне знакомой. Ну да, у тех, что в Тампе у аэропорта напали на Винса и Сарагосу, была на лицах та же печать. Пот, покрывавший меня, высох, дыхание было уже не столь прерывистым, и дрожь в ногах прекратилась. Я закурил.

Внезапно рядом со мной очутилась девица. Никогда прежде я ее не встречал. Красные брючки типа тореро, крепкие ляжки. Волосы обесцвечены, губы накрашены густо и ярко. Полные груди под сатиновой блузой. Широкое терпеливое лицо и глаза, по-коровьи покорные. Лет — от семнадцати до тридцати, где-то в этих пределах. Красная сумочка украшена жемчужинками, из которых многих недостает.

— Что, брат, не везет нам с тобой, а? — голос у нее был низкий, с хрипотцой.

— Может быть, — отозвался я. Эту интересовали, по всей видимости, только одинокие мужчины. Потерянные. Вроде меня.

— Меня зовут Бидди.

— Добрый вечер, Бидди. А я — Джо.

— Приветик, Джо.

Мы смотрели друг на друга оценивающе, — очень старая игра.

— У меня есть прицепной вагончик, жилой, — сказала она.

— Это хорошо. И удобно.

—  — Четвертак.

— О'кей.

— Приятно, когда не торгуются.

Я попытался объяснить ей, как освежающе действует на меня ее прямота после Тинкер и Манди. Я пошел с ней. Она поймала мою ладонь, и мы шли теперь рука об руку. Огни остались у нас за спиной. Мы пригибались, проходя под какими-то веревками, тросами, протискивались между прутьями ограды. Кучка мужиков восседала вокруг ящика в желтом круге света от керосиновой лампы; они резались в карты. Когда мы проходили мимо, кто-то бросил:

— Привет, Бидди! — Голос был спокойный.

— Хелло, Энди, — отвечала она. Мужчины продолжали играть — ни свистка, ни насмешки. У каждого свое ремесло. Как видно, в чужие дела здесь не принято было вмешиваться.

Вагончики-прицепы стояли впритык друг к другу. В некоторых горел свет. Тот, к которому меня привела она, оказался старым и облезлым. За ним стоял серый лимузин. Она постучалась в дверцу, прислушалась и, не дождавшись ответа, открыла дверь, щелкнула там, внутри, выключателем. Зажглась лампа под ярко- оранжевым, в форме тыквы, абажуром. Она закрыла за мной дверь на задвижку, опустила жалюзи, чтобы отгородиться от ночи.

— Устраивайся как тебе угодно, Джо. У меня есть немного «бурбона». Хочешь?

— Нет, спасибо. Мне хватит.

— По тебе и не скажешь. А я тяпну — не возражаешь?

— Нет, что ты.

Я сидел на единственном стуле, кажется, непрочном. Она встала на коленки перед маленьким холодильником, кинула в пластмассовый стаканчик два кубика льда, плеснула изрядную дозу «бурбона» и с питьем в руке уселась на кровать, повернулась ко мне.

— Твое здоровье, Джо! — сказала она. Выпила, облегченно вздохнула:

— Уфф! Вот что мне было нужно.

— Ты сама разъезжаешь с этой штукой?

— Не-а, мне они не доверяют. Из меня, знаешь, водитель… Это они мне всегда говорят, Чарли и Кэрол-Энн. Чарли — он ее дружок, Кэрол-Энн то есть. У Чарли тут карусель, еще один балаганчик. Скажу тебе, у меня в жизни не было друзей лучше этих. Они — прима, можешь мне поверить. Поэтому я здесь не связываюсь со всякой шушерой, сечешь? Не-е, я уж лучше подцеплю такого, как ты.

— Ага. Спасибо большое.

— Не за что. Пожалуйста. — Она отставила пустой стаканчик, зевнула и начала расстегивать блузку. — Свет выключить или не надо?

— Постой, Бидди. Я, собственно, не то имел в виду. Она напряглась и взглянула на меня исподлобья.

— Не то? А что у тебя на уме? Насчет всяких этих… специальных штучек я — пас, парнишка.

Я вытащил бумажник, дал ей двадцатку и пятерку. Она взяла, сказала:

— Ну и? — Недоверие в ее глазах не исчезало.