– Не сомневаюсь; к несчастью, у меня нет никаких оснований рассчитывать на их доброжелательство. Я слышал к тому же, что они весьма недоверчивый народ и без особого удовольствия встречают бледнолицых, заглядывающих в их поселки.

– Смотря по тому, с какой целью проникают туда белые.

– Вот это-то и заставляет меня задуматься.

– Почему?

– Говорят… я, конечно, не смею утверждать, но так говорят…

– Что именно?

– Что папагосы сильно волнуются и готовы восстать, если только уже не восстали.

– Они восстали уже много дней назад, – преспокойно ответил Твердая Рука.

– Что?! – с ужасом воскликнул дон Хосе. – И вы тащите меня к ним?

– А почему бы и нет?

– То есть как это – «почему»?! Да потому, что они попросту перебьют нас.

– Вы с ума сошли! – бросил ему в ответ охотник.

– С ума сошел, с ума сошел! – ворчал Паредес, недоверчиво покачивая головой. – Вам легко говорить! Ну, мне мало улыбается перспектива ни за что ни про что лезть в петлю.

– Повторяю, ничего плохого с вами не случится. Боже праведный! Да неужели вы считаете меня способным завлечь вас в западню?

– О нет, клянусь честью! Но мало ли что!.. Вы можете ошибаться, приписывая добрые чувства этим дикарям.

– Я знаю, что говорю. Вам нет надобности опасаться их Более того, вам будет оказан почетный прием.

– Почетный? – недоверчиво протянул дон Хосе. – Гм, сомневаюсь.

– Увидите! Горе тому, кто осмелится поднять руку на моего спутника!

– Да кто вы такой, чтобы говорить так?!

– Охотник, только и всего! Но я друг папагосов и усыновлен одним из его племен. И любой человек, прибывающий со мной, должен быть из уважения ко мне принят как брат всеми сашемами[50] и воинами моего племени.

– Ну что же! – произнес Паредес тоном человека, выбитого со своих последних позиций и решившего примириться со своей участью.

– Впрочем, – добавил Твердая Рука, – колебаться теперь уже поздно и даже опасно. Индейские разведчики, рассеянные в лесах и пустошах, несомненно, успели заметить наше приближение и дали знать о нем; теперь малейшая наша попытка повернуть вспять вызовет их подозрения, и тогда со всех сторон враз вынырнут индейцы, и мы будем окружены и схвачены, прежде чем успеем подумать о своей защите.

Дело, черт возьми, осложняется! Итак, вы полагаете, товарищ, что нас приметили?

– Хотите, докажу вам?

–Честное слово, я не прочь был бы лично убедиться в этом!

– Вы, однако, маловер.

– Что поделаешь! Такой уж у меня характер.

– Ладно, будь по-вашему.

Путники находились в этот момент у подножья холма; высокая и густая трава полностью скрывала их от постороннего взгляда. Твердая Рука придержал лошадь и два раза подряд воспроизвел клекот ястреба. Почти мгновенно из кустарника с легкостью антилопы выскочил индеец и, остановившись в двух шагах от Твердой Руки, молча устремил на охотника Вой черные умные глаза.

Появление индейца было столь внезапным, что управитель Крикнул от удивления.

Это был молодой человек, не старше двадцати двух лет. Обнаженный до пояса, он своим статным телосложением напоминал бронзовую флорентийскую статуэтку. Вся его одежда состояла из митассес[51], штанины которых были скреплены между собою волосами. Митассес были завязаны у лодыжек, а пояса придерживались сыромятным ремнем.

Вооружение этого индейского воина состояло из подвевнного к ремню топорика и длинноствольного американского ружья, на которое он опирался с небрежной грацией. Из-за пояса выглядывал нож для снятия скальпов, с которым никогда не расстается ни один индеец.

Твердая Рука, приветливо улыбаясь, поклонился индейцу и, вытянув вперед руку ладонью кверху, произнес:

– Ооа! Ваконда[52], видно, не оставляет меня своей милостью, если на пути к моему народу меня встречает брат мой Ястреб!

Молодой индеец в свою очередь поклонился с учтивостью, присущей всем краснокожим, и произнес гортанным ласковым голосом:

– Сашемы, предупрежденные о приближении Храбрейшего, сочли необходимым отправить навстречу Твердой Руке вождя. Ястреб счастлив, что выбор пал на него.

– Благодарю сашемов моего народа, соблаговоливших оказать мне столь великую честь! – отвечал охотник, выразительно мигнув своему спутнику. – Брат мой вернется с нами в селение или пойдет вперед?