собственных границ, — то все мы, и королевство, и герцогство, и племя, падем, одно за другим, каждое внутри своих собственных границ.
Только тогда, когда мы сможем держаться вместе, мы загоним саксов обратно в море.
Не знаю, сколько мы спорили, но мне это время показалось очень долгим. Думаю, один раз он чуть было не предложил мне все четыре сотни, если я соглашусь вернуться еще на год, когда закончится осенняя кампания; но к этому времени мы уже хорошо знали друг друга — и он передумал делать мне это предложение еще до того, как успел произнести его.
В конце концов все обернулось не так уж плохо для меня, потому что я ушел, вырвав у него ворчливое обещание дать мне две сотни, если я поклянусь на большой печати Максима, что они действительно вернутся, когда закончится битва за Эбуракум.
Из нашей части города поднялся туман; он был пропитан запахом горящего дерева и сырых листьев и, когда я снова вышел на улицу, окружал фонарь на дворе кольцом влажного желтого дыма. Холод этого тумана лежал у меня на сердце. Как мы сможем устоять против варварского Потопа? Какая может быть надежда даже на Амброзиевы сто лет, если мы не можем научиться стоять вместе, щит к щиту, вдоль наших собственных границ?
Два последующие дня были заполнены обычной суматохой войска, готовящегося выступить в поход; мы получили пайки и амуницию и упаковали их в большие корзины с кожаными крышками, получили и проверили пучки стрел и запасное оружие, привели лошадей с осенних пастбищ и изготовили для них новые кожаные ногавки, в последний раз осмотрели доспехи и боевое снаряжение, чтобы убедиться, что все находится в идеальном порядке; и день и ночь Линдум гудел глубоким, похожим на колокольный, звоном молотов, ударяющих по наковальне, и ржанием возбужденных лошадей, стоящих у самодельных коновязей. И еще за эти два дня повсюду в старом городе-крепости должно было быть много расставаний. К этому времени в рядах Товарищей было, как сказал Гидарий, около сотни коритан, и у многих других в городе были девушки. Некоторые (видит Бог, я всегда старался удержать их от этого, когда только мог) успели жениться с тех пор, как мы устроили здесь нашу ставку. Расставания, исполненные обещаний в один прекрасный день вернуться или послать за девушкой…
Расставания с легкой душой, поцелуем и новым ярким ожерельем и без каких бы то ни было обещаний… Однако это были не только расставания, потому что когда мы наконец выступили, наш обоз пополнился четырьмя или более десятками отважных девиц, которые ехали в легких повозках, перевозящих мельницу и полевую кузню, или, подоткнув юбки до колен, шли свободным, размашистым шагом среди погонщиков и нагруженных вьючных пони.
Это не так уж плохо, когда за войском следует несколько женщин, при условии, что они будут достаточно выносливыми и энергичными, чтобы самим позаботиться о себе и не обременять мужчин; их умение готовить имеет свои преимущества, а забота о раненых может означать для тех разницу между жизнью и смертью.
Но, конечно, когда женщин мало, а мужчин много, это всегда чревато неприятностями, и они возникают тогда, когда несколько мужчин одновременно пожелают одну и ту же девушку или когда кто-нибудь захочет, чтобы какая-то девушка принадлежала только ему и никому больше. Именно тогда Братство начинает распадаться. Мой Бог! Именно тогда Братство начинает распадаться. Я дал знать по войску, что как только первые слухи о неприятностях из-за женщин достигнут моих ушей, я брошу весь их выводок на месте, где бы мы не находились. И оставил дело на этом.
Молодой вождь и охотник, которые принесли мне известие о высадке Хенгеста, пошли с нами как проводники. В течение первых трех дней охотник вел нас на север — сначала по дороге, потом по петляющим болотным тропкам, которые придерживались участков твердой земли между камышами, извилистыми полосками воды и зарослями ивы и терновника; предоставленные самим себе, мы безнадежно заблудились бы здесь через какой-нибудь час; и даже так наши лошади то и дело брели по щетки в темной, кисло пахнущей жиже. Как-то в сумерки мы прошли мимо обгоревших остатков саксонского поселения — дело наших рук за предыдущий год — и кто-то, может быть, дикая кошка, зарычал на нас из развалин. Спустя три дня мы начали подниматься из топей к волнистой равнине и низким холмам, где посвист ветра в сухих кустиках вереска резал нам уши после нежной песни, которую мы в течение стольких лет слышали над болотами. А на четвертый вечер мы вышли на дорогу, ведущую от Лагентуса к Эбуракуму, и повернули вдоль нее на север. Разведчик, который уже вышел за пределы своей территории, повернул здесь назад, к своим охотничьим тропам, а молодой вождь, для которого этот край был родным, занял его место в качестве проводника.
В двух переходах к северу дорога пересекала какую-то реку, проходя по широкому мощеному броду, охраняемому одним из тех угрюмых, заброшенных сторожевых постов, которые все еще усеивают округу. И здесь-то мы и встретили саксонское войско, стоящее под своими белыми знаменами-бунчуками.
Прослышали ли они о нашем приближении и выдвигались нам навстречу или же думали зайти с тыла на наши старые позиции в Линдуме и застать нас врасплох, я не знаю; да теперь это и не имеет значения. Мы вступили в бой при первом свете пасмурного и ветреного октябрьского утра, и по пропитанным влагой остаткам прошлогоднего папоротника хлестал дождь. У них было преимущество в расположении: их левый фланг, стоящий близ реки, был защищен мягкой, болотистой почвой, а правый — густой порослью терновника. Они значительно превосходили нас числом, за что мы должны были благодарить Гидария; и наши тетивы ослабли от дождя, который, естественно, был нипочем метательным топорикам, которыми были вооружены многие из них. Мы, со своей стороны, имели преимущество в коннице, что при таком узком фронте не более чем уравнивало шансы. К полудню все было закончено; короткое, страшное, кровавое дело. Никто из нас не добился победы; и те, и другие были слишком сильно потрепаны, чтобы еще раз начать боевые действия в этом году.
Хенгест и его войско отступили обратно в Эбуракум, а мы направились в Дэву, которую до сих пор называют Городом Легионов. Это был очевидный выбор для зимних квартир — обширные пастбища за спиной и богатые зерном земли Мона неподалеку. Но нам пришлось дорого заплатить за то, чтобы добраться туда, и не один из наших раненых умер по дороге.
Наконец мы проделали весь этот путь — как нельзя вовремя — и под бешеными порывами западного ветра и проливным дождем, который уже начал превращать высохшие за лето болота в сочащуюся сквозь мох жижу, въехали в Дэву; и люди, и лошади шатались от усталости и были накоротке с голодом. Нам было не впервой находить себе пропитание на месте, но горы в октябре не так уж богаты пропитанием — что для людей, что для животных.
Молодой вождь, который был ранен в плечо, поднялся с нами довольно высоко в горы, но дальше не пошел. Он сказал, что его деревня находится меньше чем в дне пути к востоку, но когда мы вернемся весной, он присоединится к нам. Мы дали ему одну из вьючных лошадей, потому что он совсем ослабел от своей раны, и наши пути разошлись, и он поехал прочь, обернувшись один раз, чтобы помахать нам с гребня своих родных холмов, прежде чем они скрыли его у нас из виду. Потом я иногда гадал, доехал ли он до своей деревни. Мы его больше не видели.
Глава восьмая. Ветер с севера
Я не очень хорошо знал Дэву, но между Арфоном и Городом Легионов всегда существовали дружественные связи; я был там раз или два в детстве, потом еще раз, когда мы привезли септиманских лошадей, и в последний раз — несколько лет назад, когда я воспользовался мягкой зимой для мимолетного визита в Арфон и Дэву, чтобы самому посмотреть, как обстоят дела в племенных табунах и на учебных выгонах, а не посылать весной Бедуира или Фульвия, как я делал в другие годы. Так что теперь, услышав, как тяжелые удары копыт Ариана гулко отдаются под аркой ворот, я внезапно почувствовал, что нашел свое прибежище, что вернулся к знакомым местам. И, несомненно, было похоже на то, что Дэва меня помнит. Пока мы устало ехали по заросшим сорняками улицам к серой, нахмуренной крепости, вокруг нас собирался народ; сначала горстка, потом, по мере того, как разносился слух о нашем прибытии, все больше и больше, так что в конце концов, когда мы шумно въезжали в никем не охраняемые Преторианские ворота, рядом с нами, выкрикивая приветствия и требуя новостей, бежала половина города.
На выметенном ветром плацу я соскочил со спины Ариана и пошатнулся, не удержавшись на сведенных судорогой ногах, а потом остался стоять, положив руку на опущенную, потемневшую от дождя лошадиную шею, и оглядываясь по сторонам, пока остальные с топотом въезжали во двор и тоже спешивались. Я предполагал, что старая крепость может уже быть заполнена поселенцами из города, но если не считать
