Джейк не обратил особого внимания, когда Тори в тот вечер не стала обедать, а просто составила компанию за обеденным столом ему и отцу Ромеро. Она была расстроена и очень встревожена состоянием матери и выглядела совсем удрученной и подавленной. Во время разговора она старалась не встречаться с Джейком взглядом, и он решил, что она снова почувствовала себя неловко. Впрочем, Джейк и сам был смущен. Этим утром он впервые после смерти Роя дал волю своему горю. Напряжение давно копилось и наконец прорвалось, он расплакался, как ребенок. Но Тори была такой милой; хорошо, когда есть кому в такую минуту тебя обнять и разделить твое горе.

Когда Тори на следующее утро не вышла к завтраку, а потом и к ленчу, он попытался не обращать на это внимания. Но когда подали обед, а ее стул оставался свободным, Джейк поймал Розу и спросил, что происходит. Роза, пожав плечами, сказала:

– Я знаю только то, что вижу, сеньор Джекоб. С тех пор как приходил отец Ромеро, сеньорита Тори только и знает, что молится и сидит с матерью. Когда ни зайдешь, всегда она на коленях, голова опущена к четкам. Даже по ночам я слышу, что она не спит в своей комнате, а молится.

Губы Джейка сжались.

– Приведи ее, Роза. Скажи, что я хочу с ней поговорить. Сейчас же.

Когда Тори вошла в комнату. Джейк кивнул ей на стул.

– Садись и ешь, пока еда не остыла, Тори. Она села, но есть не стала.

– Я не могу, Джекоб.

– Можешь и будешь, – упрямо возразил он. – Ты хочешь заболеть? Что с тобой?

– Ничего. Я просто пока не могу есть.

– Почему?

Она бросила на него яростный взгляд, говоривший, что это не его дело, но когда он сурово ответил ей тем же, она призналась:

– Я пощусь, Джекоб. Если хочешь знать, это входит в мое покаяние.

– Какое покаяние? – жестко допытывался он.

– В епитимью, которую отец Ромеро наложил на меня после того, как выслушал вчера мою исповедь. Я же говорила тебе, что я неправильно поступила, переодевшись в мирскую одежду. Я просила тебя вернуть мне мою рясу. Теперь придется расплачиваться за твое упрямство и за свои грехи. Отец Ромеро обещал мне, когда придет, принести другую рясу, и он не в восторге от той роли, которую ты в этом сыграл.

– Хуже того, отныне причин для восторгов будет у него еще меньше, – твердо заявил Джейк. – Я уже говорил тебе, что в этом доме постов не будет. И не шутил. Ты сейчас поешь, Тори, даже если мне придется привязать тебя к этому стулу и кормить, как ребенка, – и, поймав на себе ее непокорный взгляд, предостерег: – Попробуй только не подчиниться, Тори. Только посмей…

С угрюмым видом Тори взяла ложку и начала есть суп, а начав есть, не могла остановиться. У нее разыгрался бешеный аппетит, и в течение нескольких минут она, как волк, уничтожила остальную еду, стараясь не обращать внимания на смешки и ехидные комментарии Джекоба:

– Не съешь рисунок с тарелки, дорогая. У Розы на кухне есть еще еда, не волнуйся.

Когда Тори закончила свою трапезу и отодвинулась от стола, ее охватило чувство вины за свою слабость. Точно поняв выражение ее лица, Джейк сказал:

– Если тебе действительно необходимо наказать себя, думаю, мы сможем что-то придумать без твоего голодания. У меня создалось впечатление, что тебе нравится стоять на коленях, скрести и мыть. Что ж, после пожара этому дому не помешает хорошая уборка. Раз ты все равно проводишь на коленях день и ночь, мы можем убить одним выстрелом двух зайцев. Ты можешь чистить и молиться одновременно. – Он отодвинулся от стола, неприятно усмехнулся и направился к двери. – Начни с залы и постарайся отмыть ее как следует, потому что я проверю, когда ты закончишь.

Она яростно сверкнула глазами.

– Ты тиран, Джекоб Бэннер! – крикнула она ему в спину. – Почему ты не купишь себе остров и не объявишь его своей страной? Из тебя выйдет великолепный король!

Джейк рассмеялся:

– Приступай к делу, Тори. Только ничего не трогай в комнате Роя, пока я тебе не скажу.

Джейк не хотел, чтобы комнату Роя тревожили, хватит того, что уже сделано. У него имелись на то причины, было нечто такое в этой комнате, что его беспокоило, но он не мог толком понять, что именно. В очередной раз стоял он посреди отцовской спальни и, нахмурясь, оглядывался по сторонам. Что-то здесь не так, что-то не на месте. Что же такое заставляет его стискивать зубы и морщить лоб так, что волосы на голове ходят ходуном?

Прищуренные глаза Джекоба обшаривали комнату, разглядывая поодиночке каждую подробность. Постель стояла там же, где всегда, матрас и постельное белье обугленными клочьями валялись между остатками сгоревшей, перекошенной кроватной рамы. Рядом стоял ночной столик, чтобы Рою было удобно ночью дотягиваться до очков и лампы. Подойдя поближе, Джейк увидел, что очки Роя стали просто оплавленным металлом с растрескавшимся стеклом и припаялись к верхней крышке столика. Металлическая пепельница превратилась в бесформенный ком, внутри которого видны были сгоревшие остатки сигары. Лампа грудой зазубренных осколков лежала на полу с другой стороны кровати. Но где же маленький колокольчик, всегда находившийся на столике и бывший для Роя единственным средством, если нужно позвать кого-либо среди ночи? Почему он им не воспользовался? Или Рой задохнулся дымом до того, как успел до него дотянуться?

Обыскивая комнату, Джейк наконец заметил частично оплавившийся колокольчик в дальнем углу комнаты. Почему он здесь? Может, Рой позвонил, а потом разозлился, что никто не идет, и зашвырнул колокольчик в угол? Если это так, значит, он проснулся. Но если он не спал, почему никого не дозвался? Почему его никто не слышал? И когда упала на пол лампа? Может быть, Рой случайно сбросил ее со столика, и от этого начался пожар, а вовсе не оттого, что он курил в постели, как все считали? И вдруг глаза Джейка расширились, до него дошло… лампа лежала на полу не с той стороны кровати! Если бы лампа упала со столика, она была бы с правой стороны, а не с левой, где сейчас валялись осколки.