доме для тех, кто родился неизвестно от кого.

Мачеха повернулась и пошла к двери. Гизела кинулась за ней.

— Но вы не должны… заставлять меня вот так просто уйти, — взмолилась она, — Вы не можете этого хотеть. Что со мной будет? Не могу же я уйти из дома и просить чужих людей взять меня к себе. Позвольте мне остаться. Я буду работать на вас. Делать все, что прикажете. Дайте мне немного времени, чтобы подумать, решить, поискать какое-то место.

Леди Харриет обернулась.

— О! Совсем другой тон, — сказала она, — Теперь мы не такие важные, не так ли? Ну вот. Позволь мне внести ясность. Я не потерплю твоего присутствия. Всегда ненавидела тебя, твою лень и вечные всхлипывания. Сейчас я стала хозяйкой Грейнджа, а ты убирайся в канаву — там ты родилась, там тебе и место.

Она оглядела Гизелу с ног до головы, отметила про себя каждую деталь, все до мелочей: красивую прическу, темные глаза, полные страха и боли, белоснежную кожу с яркими следами от ее ударов, прелестные плавные линии молодого тела, которые угадывались даже в мешковатом платье. Когда леди Харриет закричала, ее голос исказился в неожиданном приступе беспочвенной ревности:

— Убирайся вон или я вытолкаю тебя тумаками из дома и сделаю это с удовольствием. Я не выношу одного твоего вида. Ты слышишь?

— Но… у меня… нет денег, — слабо запротестовала Гизела. — Я даже не смогу доехать до Таусестера.

— Ладно. Я дам тебе десять фунтов, — с неохотой согласилась леди Харриет. — И это последний раз, когда ты получаешь от меня деньги, учти. Десяти фунтов вполне достаточно, чтобы решить, получишь ли ты работу или отправишься к дьяволу. Лично мне — все равно. Только убирайся отсюда. Слышишь меня? Убирайся или сама пожалеешь.

Леди Харриет вышла из комнаты, громко хлопнув дверью, и затопала по коридору. Гизела послушала, пока не затихли ее шаги, и с ужасом огляделась по сторонам, приложив руки к пылающим щекам. Она ни секунды не сомневалась, что леди Харриет выполнит свою угрозу. Если она не уедет, ее просто вышвырнут вон. Или, что гораздо более вероятно, мачеха своими побоями выживет ее из дома. Она с тоской вспомнила о том времени, когда ребенком с криками носилась по всему дому, стараясь увернуться от кнута леди Харриет. Она слишком хорошо помнила, что ей никогда не удавалось спастись ни от мачехи, ни от ее беспощадных ударов, которые обрушивались на худенькое тельце, оставляя рубцы и на теле, и на душе.

— Куда мне идти? — вслух произнесла Гизела.

Ответа не было. В первую секунду она в отчаянии решила обратиться за помощью к императрице, но тут же поняла, что не сможет так поступить. Императрица обещала устроить ее приезд в Австрию, и она сдержит слово. Но сейчас было бы очень неловко беспокоить ее своими просьбами или явиться в Истон Нестон непрошеной гостьей. Кроме того, Гизела знала, что ее собственная гордость никогда не позволит унижаться и просить об одолжении императрицу, такую добрую и понимающую. Она должна хоть как-то устроиться, а потом написать императрице письмо, чтобы сообщить свой новый адрес. Но те несколько месяцев, которые на это уйдут, наверняка покажутся Гизеле столетием — такой беспомощной и одинокой она себя чувствовала.

Потом вспомнила о бриллиантовой звездочке, спрятанной в ящике. По крайней мере, она стоила денег. Гизеле ни за что не хотелось продавать брошь, но это была единственная ценная вещь, которая может спасти ее от голодной смерти, когда уйдут все десять фунтов, обещанные леди Харриет.

Девушка бросилась на кровать, не в силах больше думать о своем положении или искать какой-нибудь выход. Что она могла сделать? В самом деле, ей больше ничего не оставалось, как только выполнить приказ леди Харриет и покинуть дом, в котором прожила всю свою жизнь. В ее распоряжении оставалось время до завтрашнего полдня. Гизела знала, что не сможет уйти, не попрощавшись с лошадьми. Она должна в последний раз погладить гнедую кобылу, столько раз возившую ее на себе, поцеловать мягкую морду любимой отцовской лошади и старого серого коня, жившего у них, сколько себя помнила Гизела. А теперь он только пасся, проводя свои последние дни в мире и покое.

Позже Элси принесла ей поесть. Гизела не могла дотронуться до еды, и не было сил рассказать Элси, что произошло. Служанка с любопытством поглядывала на Гизелу, но интуиция ей подсказывала, что молодая хозяйка не расположена к болтовне, и после нескольких ничего не значащих фраз она ушла к себе.

Гизела разделась и легла между холодными простынями на кровать. Она была ошеломлена и в то же время чувствовала себя совершенно разбитой, как будто леди Харриет исполнила свою угрозу и задала ей взбучку.

Нужно заглянуть правде в глаза: ее ничему не научили. Несмотря на все ее достоинства, образование она получила никудышное. Леди Харриет считала, что нечего попусту тратить деньги на учителей. Три раза в неделю Гизеле давал уроки местный викарий, и еще несколько лет к ним из Таусестера приходил бывший учитель, обучавший ее игре на фортепиано и французскому языку. К счастью, в отцовской библиотеке сохранилось много книг. Некоторые из них устарели, а те, которые собирал еще ее дед, были тяжеленными трактатами по каким-то непонятным для нее предметам. Но Гизела все равно читала. Ей нравился их прекрасный язык, хотя довольно часто она не понимала, о чем идет речь.

Она также старалась уберечь газеты от горничной, которая уносила их и разводила ими огонь. Газеты были для Гизелы единственной возможностью заглянуть в другую жизнь, и обычно она ощущала собственную непросвещенность, потому что имела небольшой кругозор или вообще не понимала, почему тому или иному вопросу придавали такое большое значение.

Вот и все ее достижения, и ни одним из них, Гизела была вполне уверена, нельзя было кого-нибудь заинтересовать. Ну кто возьмет такую гувернантку? Она очень в этом сомневалась. Даже маловероятно, что ее наймут в служанки, так как ей никогда не позволяли готовить и к тому же у нее не было самого главного — хорошей рекомендации. Она вновь и вновь обдумывала то одну, то другую возможность, но так и не пришла ни к какому выводу.

Настало утро. Гизела поднялась с первыми лучами солнца. Умылась, оделась и начала причесываться, когда вошла Элси.

— О, как вы рано встали, мисс, — сказала она. — Я думала, вы захотите, быть может, поспать сегодня подольше.

— Я уезжаю, — ответила Гизела.

— Уже слышала об этом, — сообщила Элси. — Вчера вечером, когда я отнесла нагретый кирпич в хозяйкину кровать, она мне говорит: «Мисс Гизела уезжает утром, поэтому скажи повару, что завтрак ей не понадобится». Но я подумала, вы все равно можете проголодаться, и принесла вам кое-что на подносе.

— Спасибо, Элси, — сказала Гизела, добавив чуть слышно:

— Значит, она решила уморить меня голодом.

«Кое-что» на подносе выглядело не очень аппетитно. Два толстых ломтя хлеба с маслом и стакан молока.

— Я не осмелилась захватить что-нибудь еще, мисс, — пояснила Элси. — Боялась, повар спросит меня, кому это предназначается.

— Я и так очень благодарна тебе, Элси, — сказала Гизела, — и не хочу навлечь на тебя неприятности, — О, мисс! Не могли бы вы взять меня с собой? — попросила Элси. — Когда вас не будет, жизнь здесь станет невыносимой. Знаете, какова наша хозяйка. Вы единственная, кто относится ко мне по- человечески.

— Я бы очень хотела взять тебя с собой, Элси, — сказала Гизела. — Но я сама пока не знаю, что буду делать. Элси переменилась в лице.

— Она выставляет вас из дома? — возмутилась горничная. — Нет у нее никакой совести!

— Тише, Элси, ты не должна ничего говорить. Иначе она тебя тоже прогонит. И рекомендаций не даст. Элси выглядела очень серьезной.

— Мне все равно, лишь бы быть с вами, мисс. Но дело в том, что я почти все свои деньги отсылаю матери. Она у меня старенькая и не может столько работать, как раньше.

— Оставайся здесь, — сказала Гизела. — Если я когда-нибудь смогу помочь тебе, то сделаю это