соединяются на небесах с теми, кого любят». Она слышала, как мама произносит эти слова своим мягким голосом, с милым акцентом, превращавшим каждое слово в музыкальную ноту.

Сейчас они вместе. Гизела была уверена в этом настолько, что глаза ее наполнились слезами, и не потому, что отец умер, а потому, что они оба покинули ее здесь. Если бы только она могла быть с ними, если бы только ее не оставили одну сражаться в холодном, жестоком, безжалостном мире, в котором у нее не было даже друга, способного прийти на помощь.

Гизела склонила голову и попыталась молиться за душу отца. Но ей самой казалось, что молитвы не нужны. Если он вновь обрел свою первую жену, то большего рая ему и не нужно. А если нет — то никакие молитвы не помогут спасти его из чистилища, в котором он должен принять муки.

Слезы медленно потекли по ее щекам — скупые, горькие слезы, не дающие облегчения, а только усиливающие страдания. Сейчас она очень пожалела, что после смерти матери так мало для него значила. А еще она пожалела о том, что узнала правду — он не ее отец. Он был к ней по-своему добр. Любил ее, когда она была маленькой, а мама еще была жива. И только позже между ними встала леди Харриет, точно так же, как она вставала на пути всего хорошего и приятного в жизни отца, кроме его любимых лошадей. На конюшне, по крайней мере, ему не бросали в лицо обидные упреки и не доводили до исступления вечными ссорами и перебранками, ставшими неотъемлемой частью его семейной жизни с леди Харриет.

«Теперь он спасен», — подумала Гизела, и сердце ее упало, потому что для нее спасения не было.

Она еще немного постояла на коленях у отцовской кровати и ушла к себе в комнату. Там было холодно и неприветливо, а после роскошных, изысканных апартаментов в Истон Нестоне и замке Хок она взглянула на убогую обстановку новыми глазами. На ее комнату никогда не тратилось ни гроша, хотя леди Харриет переделала внизу все помещения самым затейливым и вычурным образом. А в спальне Гизелы обои свешивались по углам, ковер весь вытерся, шторы выгорели настолько, что с трудом можно было разобрать их цвет и узор. Гизела считала, что такое пренебрежение было намеренным со стороны мачехи. Леди Харриет ненавидела ее. У Гизелы не было в этом сомнения.

С растущим чувством отчаяния девушка подумала, что ей теперь делать. В комнату вбежала Элси с угольным ведерком в руке.

— Извините меня, мисс, что я не разожгла у вас огонь, — сказала она. — Но я не знала, когда вы вернетесь. Хозяйка накинулась бы на меня за бесполезную трату угля, если бы застала за этим занятием.

— Ты совершенно права, что подождала, — успокоила ее Гизела.

— Вы очень бледны, мисс, — продолжала тараторить Элси. — Принести вам что-нибудь поесть? Гизела покачала головой.

— Ничего не хочу, — отказалась она. — Я подожду до обеда.

Она заметила странное выражение на лице Элси и тут же недоверчиво спросила:

— Посторонних не будет?

— Хозяйка принимает двух джентльменов, — сообщила Элси.

— Кто они? — поинтересовалась Гизела.

— Один из них тот, кто вчера привез бедного хозяина домой, а другой — офицерик из казарм; он часто к нам заглядывает.

Гизела плотно сжала губы. Она прекрасно знала поклонника леди Харриет из соседних казарм. Это был развязный майор с большими претензиями, злоупотреблявший гостеприимством ее отца примерно весь последний месяц. Леди Харриет дала очень ясно понять, что она очарована им. Тот факт, что у него где-то осталась жена, совершенно очевидно не сдерживал ее ни в малейшей степени. Что касается второго гостя, то Элси поспешила просветить Гизелу:

— Джентльмена, который привез бедного хозяина домой, — сказала она, — зовут мистер Уотсон. Он задержался, чтобы пропустить стаканчик, пока ждали доктора, и я слышала, как хозяйка пригласила его прийти сегодня и остаться на обед. Тогда мне показалось это немного странным.

Гизела ничего не сказала. Она знала Уотсона, молодого фермера с дурными манерами, который как-то раз на охоте попытался фамильярно завязать с ней знакомство, так что ей пришлось его резко осадить. Он посчитает, что сделал большой шаг вверх по социальной лестнице, раз его пригласили на обед в дом сквайра. Но леди Харриет никогда бы не осмелилась принимать его в доме, если бы был жив сам сквайр.

— Тогда я не спущусь победу, Элси, — решила Гизела. — Принеси мне сюда что-нибудь, если тебе удастся.

— Удастся. Не сомневайтесь, — твердо заявила Элси. В свое время леди Харриет строго-настрого приказала всем в доме не прислуживать Гизеле. Она сама должна была заправлять постель, прибирать в своей комнате; и если кто-нибудь из слуг осмеливался помочь девушке выполнить очередное нелегкое задание мачехи (а перечень таких заданий был бесконечным), то им говорилось, что, раз у них мало собственных дел, придется увеличить круг их обязанностей, ведь они явно не отрабатывают своего жалованья.

Только у Элси хватало храбрости и доброты нарушать это распоряжение. Когда она готовила себе чай, то не забывала отнести украдкой чашку и Гизеле. Когда обстоятельства позволяли Элси оторваться от собственных дел, она всегда помогала Гизеле и обычно спешила в ее комнату с какой-нибудь очередной новостью или сплетней о том, что происходит в округе. Так что, по правде говоря, Элси была единственным человеком, который жалел и по-доброму относился к девушке, никому не нужной в этом доме.

Сейчас, когда Элси разожгла огонь, Гизела уселась на ковер перед камином и протянула закоченевшие руки к пламени.

— У вас новая прическа, мисс, — внимательно рассматривая девушку, сказала Элси. — Очень вам к лицу, если мне позволено будет заметить.

— Тебе нравится? — спросила Гизела.

Она забыла о себе и только теперь поняла, что, когда переодевалась в Истон Нестоне в свое старое платье, не изменила прически, оставив все так, как сделали умелые пальцы Фанни Анжерер.

— Вы очень переменились, — сказала Элси. — Я едва узнала вас, когда увидела внизу. Вы должны всегда так причесываться.

— Наверное, я не смогу сама так уложить волосы, — призналась Гизела.

— О, это совсем нетрудно, — решила Элси, тщательно рассмотрев прическу. — Думаю, сумею вам помочь, пока вы не привыкнете причесываться сами. Я вижу, как закреплены локоны. О, мисс, вы хорошо провели время?

Гизела не сразу ответила. Да и что она могла ответить? Она хорошо провела время? Трудно сказать. Она подумала о тех потрясениях, которые пережила; о страхе и волнениях, опасении подвести императрицу; о любви, проснувшейся в ее сердце и поглотившей ее без остатка; о непроходящей боли при мысли о том, что она потеряла и что уже никогда не сможет вновь пережить.

— Да, я хорошо провела время, — наконец проговорила она.

— Вы мне должны все рассказать, мисс, — сказала Элси. — А теперь мне пора идти. Скоро позвонит хозяйка, чтобы я пришла одевать ее. Я не скажу ей, что вы уже дома, если она не спросит.

— Да, не говори, — попросила Гизела. — Ничего не говори.

Она поняла, что совершенно не готова к встрече с мачехой. Девушка всегда боялась ее, но теперь, со смертью отца, рухнула ее последняя надежда на защиту. В ней всегда жило чувство, что каким бы слабым и безвольным от выпитого он ни был, она всегда могла прибегнуть к его помощи в самом крайнем случае. Гизеле казалось, что он обладает способностью как-то усмирять разбушевавшуюся леди Харриет, которая никогда не была столь жестока и безжалостна, как в его отсутствие. А теперь он умер и уже никогда не сможет защитить ее.

Гизела закрыла лицо руками. Спустя немного времени она услышала чьи-то шаги за дверью и вздрогнула, словно нервный, настороженный зверек, преследуемый охотником. Оказалось, ничего страшного. Просто лакей с садовником принесли ее сундук. Они поставили его посредине комнаты, расстегнули ремни на крышке и ушли, с шумом закрыв за собой дверь.

Гизела посмотрела на сундук и решила, что нужно разобрать вещи, но даже не пошевелилась. Удручала мысль, что придется развешивать в шкафу старые потертые платья, которые она возила с собой в Истон Нестон. Гизела знала, что они там не пригодятся ей, но тем не менее сделала вид, что собирает вещи,