милость не захочет, чтобы вы вставали, когда услышит, как вы больны.

Графине явно только того и надо было.

— Если вы настаиваете, — слабым голосом произнесла она.

— Вот именно, — подтвердила Гизела. — Даже больше, я приказываю.

Она засмеялась собственной шутке, а графине в ответ удалось слабо улыбнуться. Гизела отослала Марию к экономке с просьбой прислать чай с мятой, свежий фруктовый сок и одно-два самых легких блюда на ленч. Сделав все, что было в ее силах, Гизела спустилась вниз.

В холле никого не оказалось, но когда Гизела остановилась в нерешительности, раздумывая, куда пойти, неожиданно распахнулась дверь библиотеки и на пороге появился лорд Куэнби. На нем были бриджи для верховой езды. В руке лорд Куэнби держал книгу, а за его спиной прыгали два спаниеля. При виде Гизелы он искренне удивился. В первое мгновение он просто стоял и смотрел на нее, а Гизела не могла не отметить про себя, как шел ему костюм для верховой езды. Хорошо сидящие бриджи подчеркивали стройность длинных ног, широкие плечи облегала отлично скроенная зеленая куртка, сапоги блестели. А потом она почему-то пришла в смущение от его взгляда. Ей захотелось убежать, но мысль о том, что сейчас она императрица, удержала ее на месте, и она спокойно взглянула ему в лицо.

— Как вы рано встали, мадам!

— День такой чудесный, что мне захотелось выйти на солнышко.

— Я бы хотел вам предложить осмотреть поместье вокруг замка и конюшни, — сказал он. — Вы не против подождать, пока я вызову карету?

— А мы не могли бы пойти пешком?

Услышав такую просьбу, лорд Куэнби удивленно поднял брови, но тут же молча подчинился. Он открыл перед ней двери, и Гизела прошла впереди него с гордо поднятой головой. Когда она спустилась по каменным ступеням, у нее на секунду перехватило дыхание от красоты, открывшейся перед ней.

Солнечный свет превратил озеро в жидкое серебро. По нему плыли лебеди — белые и черные, степенно скользя по зеркальной поверхности, а над озером пролетала острым клином стая уток. За озером до самого горизонта простирался парк, меж его огромными, величественными деревьями паслось стадо оленей, несколько крупных животных стояли неподвижно, замерли, как бы почуяв опасность, а остальные мирно пощипывали траву вокруг них.

— Как красиво! — невольно воскликнула Гизела.

— Я рад, что вы так считаете, мадам, — сказал лорд Куэнби.

Она хотела ответить ему взглядом, но на этот раз почему-то испугалась. О чем он думает, интересно? И нужно ли ей упоминать о письме, полученном утром, или лучше промолчать? Как трудно следить за каждым своим шагом, за каждым словом, чтобы не ошибиться. Оттого, что он был рядом, сердце ее трепетало, но она помнила — нельзя показать волнения или хоть в малейшей степени умалить свое королевское достоинство.

Они прошли в сад, который, как подумала Гизела, был особенно хорош летом, когда в нем царило буйство красок. Она увидела каменные фонтаны, вывезенные из Италии, и скульптуры, расставленные так, чтобы подчеркнуть их красоту в особенно выгодном свете. Потом они миновали цветник и, пройдя через калитку в высокой кирпичной стене, оказались на участке, где выращивали овощи для дома. Теплицы поднимались ряд за рядом, и Гизела обо всем забыла, глядя на это разноцветное великолепие. Теплицы, заполненные благоухающими гвоздиками — красными, розовыми, багряными, желтыми и белыми, — пестревшими всеми красками, поразили Гизелу неописуемой красотой. Целые акры занимали тюльпаны, азалии, гиацинты, фрезии, туберозы и странные экзотические растения с восхитительными яркими цветами, которых Гизела раньше не видела.

А потом они подошли к теплицам с орхидеями, и здесь цветы были столь прекрасны, словно драгоценные камни. Гизела могла только молча смотреть на них в изумлении, не находя слов, чтобы выразить, как они чудесны.

— Я хочу показать вам вот это, — сказал лорд Куэнби, подводя ее к растению на длинном стебле, покрытом мелкими цветами в виде звездочек ослепительно белого цвета, который редко нарушали крошечные алые пятнышки на некоторых лепестках.

— Изумительный цветок, — сказала Гизела.

— Он похож на вас, — тихо произнес лорд. Она удивленно на него посмотрела.

— На меня? — переспросила Гизела.

— Видите, эти цветы напоминают звезды, — сказал он. — Совсем как те, что были в ваших волосах вчера вечером; я впервые их увидел несколько лет тому назад в Вене на вашем портрете.

От растерянности Гизела не знала, что сказать, и лорд Куэнби продолжил:

— Да, мадам. Орхидеи напоминают мне вас. Это совершенно непредсказуемые цветы; никогда не знаешь, как они будут развиваться.

Гизела окончательно смутилась и лишилась дара речи. Она не вполне понимала, что ей следует отвечать на такое замечание, как, впрочем, не совсем поняла и само высказывание. Оно было произнесено очень сухо, что исключало возможность считать его комплиментом, но, с другой стороны, Гизеле показалось, что он вовсе не стремился нагрубить ей. Она чуть выше подняла подбородок.

— Ну а теперь пройдем к конюшням, — попросила она.

Гизела знала, что будет чувствовать себя более уверенно, когда разговор пойдет о лошадях. Цветы, как бы она их ни любила, все же были малоизвестной для нее темой.

— Если вы того желаете, — последовал ответ. Они пошли рассматривать лошадей почти в полном молчании. Но когда дошли до конюшен, барьер скованности, который явно почувствовала Гизела, исчез.

Хотя Гизела охотилась с известнейшими наездниками страны, ей никогда еще не доводилось видеть лошадей лучших, чем у лорда Куэнби. Они подходили к каждой лошади, обсуждали достоинства животных, ласково похлопывая их по загривкам, восхищаясь красивыми созданиями, которые, казалось, приветствуют своего хозяина. Он явно баловал их и нежил, словно труппу балерин. Иногда они вступали в спор, если Гизеле особенно нравилась какая-то лошадь, а лорд Куэнби отдавал предпочтение другой. Гизела сознавала, что может быть наивной и простодушной, когда речь заходила о житейских делах, но что касалось лошадей, тут она знала, что говорила. Гизела, сколько себя помнила, помогала отцу ухаживать за лошадьми. Она научилась ездить верхом прежде, чем ходить, и никогда не позволяла ни одной лошади, даже самой дикой, необъезженной, напугать себя.

— Как бы я хотела заставить Монарха взять высокий барьер, — невольно вырвалось у нее, когда она оглаживала шелковистую шею великолепного скакуна, о котором лорд Куэнби сказал, что с ним нелегко справиться.

— Так что мешает вам? — откликнулся лорд. — Я раньше не догадался пригласить вас на прогулку верхом, но мы могли бы выехать сегодня днем или завтра, если только пожелаете.

Гизела высказала свое пожелание, не подумав. Теперь она запинаясь произносила отказ:

— Нет… нет. Я не… привезла с собой амазонку.

— Я немедленно пошлю за ней грума, — предложил лорд Куэнби. — Сегодня покататься не удастся, но к вечеру он уже успеет вернуться.

Гизела вдруг представила, как в Истон Нестон приезжает грум и узнает, что императрица все еще там, или, быть может, видит, как она возвращается с охоты.

— Нет, нет, — поспешила отказаться Гизела. — Я решила отдохнуть за эти дни. Можно устать и от лошадей. Тут она поняла, какое это кощунство утверждать что-либо, обратное сокровенному, самому заветному желанию, но ей нужно было умерить гостеприимство лорда Куэнби, которое могло привести к непоправимому.

Если он и был разочарован, то не подал виду, и они перешли от последнего стойла к кладовой с упряжью. Здесь лорд Куэнби немного помедлил и снял с крюка блестящую уздечку.

— Я купил ее недавно в Таусестере, — сказал он.

Гизела вздрогнула и затаила дыхание.

— Не знаю, что заставило меня остановиться у шорной мастерской, — продолжил он. — Наверное, то, что за обедом накануне вечером разговор за столом касался только одной темы — вашего мастерства наездницы. По пути к себе домой я подумал, что в моей конюшне не найдется легкой уздечки, подходящей