ей совсем не было холодно.

Лорд Куэнби управлял лошадьми точными, умелыми движениями опытного ездока. Гизеле хотелось попросить ненадолго вожжи, но она не осмелилась, а он не предложил ей место возничего. Они катили мимо маленьких деревушек и поселков; они наблюдали несколько чудесных пейзажей вдалеке и разговаривали довольно отрывочно, главным образом о лошадях.

Вернувшись в замок Хок, Гизела подумала, что день прошел тихо и спокойно. Ей раньше никогда не доводилось проводить по несколько часов в обществе мужчины, и тем не менее они дались ей легко. , . К чаю она вышла в изысканном платье из шифона и кружев, которое, по утверждению Марии, было одним из любимых платьев императрицы. Бледно-лиловое с большим букетом нежных фиалок у талии.

Шторы в гостиной были опущены, мягкий свет от свечей струился по полированной поверхности мебели, придававшей комнате официальный вид. Перед огнем уже уютно устроились собаки, а чайный столик был весь уставлен серебряными блюдами со всевозможными вкусными вещами.

— Мне понравился сегодняшний день, — не подумав, произнесла Гизела, наливая чай.

— Мне тоже, мадам, — согласился с ней лорд Куэнби. — Я ожидал совсем другого.

— Чего же вы ожидали? — заинтересовалась Гизела.

— Наверное, мне следует сказать: вы оказались совсем другой. Я и сам точно не знал, как все обернется. Но, конечно, не так, как случилось. Я думал исключительно о том, как высказать вам все, а не о том, что произойдет потом. И только ранним утром я понял, что вы можете уехать после нанесенного вам оскорбления.

Впервые за весь день он упомянул о разговоре, состоявшемся накануне вечером. Гизела промолчала, и он решил продолжить:

— Давайте забудем, все забудем! Когда-нибудь, возможно, вы удостоите меня чести, рассказав, что произошло. А пока вы можете выбросить из памяти все, что случилось вчера вечером?

— Я постараюсь, — ответила Гизела.

— У меня не было никакого права говорить то, что я сказал. Теперь я вижу, какой непростительной дерзостью с моей стороны это показалось. Я до сих пор поражен вашим терпением: вы не вышли из комнаты, как только я начал говорить, и не приказали заложить карету, чтобы немедленно уехать домой. Вы очень великодушны, ваше величество.

— Я здесь инкогнито.

Гизела сама не поняла, почему так сказала. Просто у нее возник какой-то внутренний протест, когда к ней обратились так, как будто она и в самом деле была из королевской династии.

— Я все время забываю, — сказал он. — Вы должны простить меня, мадам. Я так долго жил с ненавистью и злобой в сердце, что теперь мне странно ощущать, что они исчезли.

Гизела подняла брови.

— А они исчезли?

— Без следа, — ответил он. — Наверное, уже одно то, что я высказался, помогло избавиться от них. Нет, это не так! Произошло совсем другое! Сказать вам правду?

— Ну, конечно, — попросила Гизела.

Она ответила словно под гипнозом, зачарованная его низким, глубоким голосом и необычными высказываниями.

— Тогда знайте, — продолжил он. — Когда я говорил с вами таким непозволительным образом, я вдруг понял, что все то, в чем я вас обвинял, не могло быть правдой. Нельзя выглядеть таким неиспорченным, нетронутым, невинным созданием и не обладать при этом внутренней чистотой.

Гизела попыталась стряхнуть с себя наваждение.

— Мне кажется… лучше… если мы не будем говорить… об этом, — запинаясь, проговорила она.

— Вы просили правды, — неумолимо продолжал он. — Теперь я должен сказать, что верю вам. Имре был моим другом. Я любил его. Но сейчас я уверен, что вы никоим образом не виноваты в том, что с ним произошло. Он любил вас — в этом нет ничего удивительного, — но отныне я никогда не попрошу у вас объяснений того, что было в прошлом, что лучше всего забыть.

Я знаю одно: если и было совершено преступление, то вы в нем не замешаны. Я всегда льстил себя надеждой, что умею разбираться в людях, будь то мужчина или женщина, и могу ценить их по справедливости. И я уверен — вы невиновны во всем том, в чем вас обвиняют.

— Благодарю, — сказала Гизела.

— Я опять допустил дерзость, — сказал лорд Куэнби.

Он неожиданно наклонился и взял руку Гизелы в свою. — Сегодня утром я просил у вас прощения, мадам. Сейчас я прошу его снова. Есть ли в вашем сердце место для прощения — полного, безоговорочного?

Когда он взял ее руку, Гизела почувствовала, что дрожит. Она хотела отнять ее, но почему-то не смогла. Он крепко сжал ее пальцы, а потом, когда она так и не произнесла ни слова, очень медленно поднял ее руку и мягко коснулся губами.

— Я прощен! — тихо пробормотал он. — Я вижу это по вашему лицу, по выражению глаз. Люди часто говорят, что глаза — зеркало души. Что касается вас — это действительно так. Я вижу, что у вас на душе, мадам, и мне стыдно за себя.

Гизела попыталась высвободить руку.

— Прошу вас, — сказала она. — Я думаю, вам не следует так говорить со мной.

— Но почему? — спросил он. — Вы прекрасно знаете, какое впечатление ваша красота производит на мужчин.

Почему я должен вести себя иначе?

Гизела отвернулась от него. Интересно, а как бы поступила на ее месте сама императрица?

— Вчера вечером, когда вы вошли в эту комнату, — продолжал лорд Куэнби, — я ненавидел вас со всей злобой и бешенством, на которые только способен человек. Эти чувства жили во мне так долго, что отравили все мое существование. Но когда вы появились в дверях, вся в белом, мне на секунду показалось, будто я сошел с ума. Ко мне приближался сам ангел; столь юное существо, чистое и незапятнанное, что мне стало смешно, как я мог даже на минуту поддаться тем чувствам, которые так долго теплились и зрели в моей душе. Я сказал себе: все это одна только видимость, фасад, за которым прячется женщина, чтобы мир не узнал, какая она на самом деле. Но когда вы ушли к себе, передо мной открылась истина: вы такая, какой кажетесь. И поэтому простите меня.

Он еще раз поднес ее руку к губам и почти с неохотой отпустил. Гизела поднялась и, обойдя столик, встала у камина. Лорд Куэнби на секунду замешкался и, вместо того чтобы встать из-за стола, смотрел на нее не отрываясь.

— В чем ваш секрет? — наконец спросил он. — Сегодня утром я наблюдал за вами, когда вы осматривали лошадей. Кажется, даже они поняли, происходит что-то необычное, когда вы дотрагивались до них. А может, вы ангел, способный заворожить и людей, и животных?

Гизела смотрела на огонь.

— Я уже заметила вам, милорд, что, мне кажется, вы не должны говорить такие вещи.

— Но если это выше моих сил? — воскликнул он. — Вчера я не мог не высказать всего, что так долго терзало меня. Сегодня, когда весь яд выплеснулся, ко мне пришло какое-то новое чувство.

— Вы все равно не должны так говорить, — повторила Гизела.

— Но почему? — спросил он. — Другие мужчины открывали вам свои чувства. Или вы хотите отказать мне в этой милости, которую даровали другим?

— Откуда вам это известно?

— Вся Европа следит за самой красивой императрицей и обсуждает ее, — усмехнулся лорд Куэнби. — И хотя я верю в вашу чистоту, я не могу поверить, что ваша красота не служила причиной того, что вы много раз выслушивали гораздо более страстные речи, нежели услышали сегодня от меня.

— Возможно, я позволяла некоторым говорить, — заявила Гизела с неожиданной для себя смелостью.

— А мне не позволите? — спросил он. — Значит, я не прощен.

— Я не говорила этого, — сказала она. — Просто… дело в том… что…

— Да?