Сквайр поставил на место свой стакан, но прежде чем он смог заговорить, леди Харриет визгливо закричала:

— О чем говорит этот ребенок? Что за чепуха! Графиня Гогенемз! Как бы не так! Ну разве можно поверить, чтобы она пригласила отца таким способом? Ты перепутала имя.

— Нет, я ничего не перепутала, — сказала Гизела. — Я… помогла ей сегодня, когда она упала с лошади на поле Ренолдзов. Ты знаешь, папа, какое там коварное место возле ограды. После я отвела ее в дом. Она особо подчеркнула, что хотела бы видеть меня сегодня у себя.

— Это невероятно! — завопила леди Харриет, поднимаясь со стула. — Только послушай ее, Джордж! Ты же прекрасно знаешь, кто такая на самом деле графиня Гогенемз!

— Да, знаю, — медленно произнес сквайр.

— Глупая девчонка все перепутала. Это на нее похоже. Нерадивое и глупое создание! Даже простое поручение не в состоянии выполнить.

— Я все правильно передала, — терпеливо настаивала на своем Гизела. — Если вам угодно, то отца на обед пригласила императрица Австрии.

Наступила недолгая тишина, затем сквайр произнес:

— Ты уверена, что не ошиблась, Гизела?

— Да, папа. Она спросила, как меня зовут, а когда услышала, кто была моя мама, то сказала, что хочет тебя видеть.

— Ах, вот как! — язвительно заметила леди Харриет. — Значит, ты расхныкалась перед императрицей — если, конечно, ты действительно говорила с ней — о своих аристократических родственниках из Австрии.

— Да, я сказала ей, кто моя мама, — с готовностью ответила Гизела. — Ты знаешь, папа, императрица помнит ее! Они встречались в детстве. И моего дедушку она тоже помнит!

— И поэтому она пригласила тебя на обед, — продолжала язвить леди Харриет. — Тебя! На обед к императрице! Неплохо! Хорошая шутка. Сейчас умру от смеха.

Она откинула голову и расхохоталась грубым, неприятным смехом, в котором совершенно не чувствовалось веселья. Сквайр посмотрел в ее сторону.

— Полно, Харриет, — сказал он, и в голосе его прозвучало предостережение.

— Нечего меня останавливать, — заявила его жена. — Я прекрасно понимаю, что произошло. Эта сладкоречивая маленькая дрянь помогла императрице, а потом втерлась к ней в доверие. Она сообщила нашей гостье, кто она такая, и императрица, думая, что встретила свою соотечественницу вдалеке от дома, любезно приглашает ее отобедать. Меня не приглашают — о, нет! Мной пренебрегают, как будто меня на свете не существует! Но так всегда и бывает. В этом доме я терплю только такое обращение. Нет, нет! Наша принцесса обязательно должна поехать, разнаряженная в пух и прах. Там она вдоволь наговорится о своем благородном происхождении и о родственниках своей матери, которые, что весьма любопытно, ничего не хотят иметь с ней общего. Возможно, Гизела, ты сообщила императрице об этом обстоятельстве? Возможно, ты объяснила ей, почему твоя знатная родня никогда не пишет, почему никогда не поинтересуется, жива ли ты?

Мачеха задавала вопросы с такой злобой, вытянув и без того длинное лицо с острым носом, что Гизела отпрянула от нее.

— Харриет! Харриет! — снова предостерег жену сквайр.

— Нечего кричать на меня, Джордж, — огрызнулась она. — Если ты думаешь, я позволю, чтобы этой неряхе все сошло с рук, то ты ошибаешься. Я собираюсь сказать ей всю правду. Сейчас она узнает кое-что о своей драгоценной мамочке, о чем и не подозревала до сих пор.

— Харриет, я запрещаю тебе говорить что бы то ни было, — заявил сквайр.

— Запрещаешь! Ты не можешь мне ничего запретить, — ответила леди Харриет, раскаляясь все больше и больше, пока не впала в полное неистовство, так хорошо известное Гизеле. — Я слишком долго терпела. Мисс Мазгрейв! Как бы не так! Дочь сквайра, его наследница, его единственный ребенок, свет его пьяных очей! Ну вот, она и услышит впервые в жизни правду и, надеюсь, порадуется ей!

— Харриет! Замолчи! То, что ты знаешь, я доверил тебе строго по секрету! — закричал сквайр.

Он попытался подняться со стула, но прежде чем ему удалось сделать это, леди Харриет схватила Гизелу за плечи и принялась изо всех сил тряси ее, как грушу.

— Я слишком долго терпела весь этот бред, — прорычала она. — Послушай правду о себе. Ты всего- навсего внебрачный ребенок иностранки, которая не страдала избытком добродетели. Постарайся запомнить это своим скудным умишком, а потом можешь бежать к императрице, чтобы поведать ей историю твоего происхождения, и погляди тогда, как ей она понравится.

— Это не правда! Это не правда!

Гизела услышала свой истошный вопль; с усилием вырвавшись из рук мачехи, она подбежала к отцу. Ему все-таки удалось встать на ноги. Гизела вцепилась в лацканы его охотничьей куртки и заглянула в полном смятении ему в глаза.

— Это не правда, папа! Скажи, что это не так! Но ответ она поняла еще раньше, чем он раскрыл рот. Прочитала по его лицу, по испуганному и смущенному выражению. И тут же с криком отчаяния рухнула к его ногам, сотрясаясь от бурных рыданий, которые, казалось, разрывали ее на куски. Впервые сквайр вспомнил, что он мужчина, хозяин в доме.

— Выйди из комнаты, Харриет, — велел он жене тоном, которым редко говорил с ней и в котором чувствовалась давным-давно позабытая им властность.

В первую минуту она не обратила на его слова никакого внимания, но потом, когда он повторил: «Выйди из комнаты, я хочу побыть наедине со своей дочерью», Харриет тряхнула головой, и кокетливые локоны, обрамлявшие ее уродливое лицо, насмешливо запрыгали.

— Очень хорошо, я уйду, — сказала она. — Я все сказала, что хотела. Надеюсь, вы оба отлично проведете вечер!

Она повернулась и, шелестя дорогими шелковыми юбками, поплыла к двери. Дойдя до нее, она закатилась от смеха, высокого и язвительного смеха, каким смеется женщина, которая торжествует победу, которая знает, что нанесла смертельный удар, и упивается своей разрушительной властью.

Дверь закрылась, и наступила тишина, нарушаемая неистовыми, раздирающими душу рыданиями. Сквайр тяжело опустился в кресло, возле которого Гизела сжалась в комочек. Затем он очень нежно опустил руку на ее голову.

— Не плачь, Гизела, — сказал он. — Я хочу поговорить с тобой.

Она сделала над собой усилие, но прошло еще несколько минут, прежде чем она смогла сдержать поток слез, переполнявших ее, и подавить громкие всхлипывания, вырывавшиеся из побелевших губ. Наконец, она успокоилась, но тело все равно сотрясалось от дрожи, исторгнутой из самой глубины души. Когда она подняла распухшие глаза и взглянула на отца, то увидела, что он пристально смотрит в камин, а на лице его выражение, которого она до сих пор не знала.

— Я предал тебя, — тихо произнес он. — Никогда не предполагал, что ты все узнаешь. Стефани взяла с меня клятву, что ты ни о чем не будешь знать. Я предал тебя, Гизела.

— По мне, лучше знать правду, — всхлипнув, ответила Гизела.

— Я и не думал рассказывать Харриет, — продолжал он. — Она как-то сумела выудить из меня все. Я был глупцом, Гизела, проклятым глупцом, что снова женился, после того как узнал, что такое счастье.

— Теперь… слишком поздно, отец, — сказала Гизела. — Пожалуйста, скажи мне… кто я… если я не твоя дочь.

Сквайр тяжело вздохнул и, повернувшись к Гизеле, взял ее руки в свои. Ее пальцы были холодны как лед, и он неловко постарался согреть их, растирая между ладонями. От этого простого проявления доброты на глаза Гизелы вновь навернулись слезы и побежали безудержно по щекам.

— Я встретил твою мать двадцать один год назад, — неторопливо начал сквайр свой рассказ. — Я гостил тогда в Австрии у своего друга, с которым мы вместе учились в Оксфорде. Я поехал к нему поохотиться. Как-то раз он взял меня с собой в гости к друзьям, жившим неподалеку, — к графу Ганзалии и его семье. Я влюбился в Стефани с первого взгляда. Она была прелестна, Гизела. Золотоволосая, с голубыми глазами. От ее смеха всем вокруг становилось радостней. Я молил ее стать моей женой. Но она сказала, что любит другого.