коляску и мчится, неизвестно для чего, к Очаковской крепости, которую он так долго осаждал и наконец взял штурмом по приказу Екатерины.

Но он не доезжает до Очакова. Посреди пути ему становится дурно, коляска вынуждена остановиться, на песке расстилается шинель, на которую укладывают больного, и здесь на жалкой проселочной дороге, без врачебной помощи, без напутствия священника, испускает дух самый могущественный человек России. Браницкая закрывает ему глаза.

При вести о смерти Потемкина Екатерина три раза падает в обморок. Приходится пустить ей кровь. 'Как могу я заместить такого человека? – пишет она Гримму. – Его прекраснейшим качеством было истинное величие его сердца, его духа и его души. Вот почему мы всегда так хорошо понимали друг друга и могли позволить другим, ничего не понимавшим, болтать сколько им угодно'.

К числу таких ничего не понимающих относится и Зубов. Он ревновал Екатерину к Потемкину и продолжает ревновать даже после смерти ненавистного соперника. Он хочет быть для Екатерины всем тем, чем был для нее покойный, она должна давать ему все то, что давала Потемкину, не смеет даже думать об умершем или напоминать о нем другим. Екатерина ассигнует сто тысяч рублей на возведение в Херсоне мавзолея, в котором должны будут покоиться бренные останки основателя этого города. Но Зубов не может снести, чтобы его мертвому сопернику оказаны были такие почести, и безвольная, порабощенная Екатерина подчиняется. Могильный памятник Потемкину возводит не великая Екатерина, которой он был предан душой и телом, которой посвящал все свои помыслы и грезы, для которой творил, вел войны, строил города и с именем которой навеки неразрывно связано его имя, а маленькая Браницкая. И памятник этот маленький, скромный.

Но беспокойство, которым снедаем был Потемкин всю свою жизнь, преследует даже его истлевающее тело. Едва только восходит на престол Павел, как он приказывает выкопать из земли кости этого ненавистного ему человека и выбросить их в окружавший Петербург ров, 'для того, чтобы и следов от него не осталось'. Никто не может сказать с уверенностью, что те анонимные кости, которые любимый внук Екатерины Александр впоследствии предал земле в Александро-Невской лавре, являются действительно бренными останками того человека, память о котором – дурная или хорошая, в зависимости от точки зрения – во всяком случае бессмертна.

Екатерина составила следующую эпитафию для своего будущего надгробия:

Здесь покоится ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ Она прибыла в Россию в 1744 году, чтобы выйти замуж за Петра III. В четырнадцать лет она приняла троякое решение: понравиться своему супругу, Елизавете и народу. Она не упустила ничего, чтобы добиться в этом отношении успеха. Восемнадцать лет, исполненных скуки и одиночества, побудили ее прочесть много книг. Взойдя на российский престол она приложила все старания к тому, чтобы дать своим подданным счастье, свободу и материальное благополучие. Она легко прощала и никого не ненавидела. Она была снисходительна, любила жизнь, отличалась веселостью нрава, была истинной республиканкой по своим убеждениям и обладала добрым сердцем. Она имела друзей. Работа давалась ей легко. Ей нравились светские развлечения и искусства.

Эта скромная эпитафия вряд ли предназначалась для потомства и не свидетельствует ни о глубоком самоанализе, ни о беспощадной откровенности. Екатерина относится к самой себе с большим благоволением и ложной скромностью. Она словно ничего не знает ни о своих пороках, ни о своих выдающихся дарованиях.

Самым замечательным является в этом скромном автопортрете утверждение об ее истинно- республиканских убеждениях. Екатерина не подозревает, что год спустя после написания этих срок эти ее убеждения подвергнутся испытанию и слова ее окажутся ложью.

Еще Дидро отметил противоречия между либеральными воззрениями Екатерины и ее самодержавным способом правления. Подлинной, искренней демократкой она являлась только в своем дворце.

Она самая мягкая, самая добродушная, самая уютная хозяйка дома, которую себе только можно представить. Вне парадных официальных приемов, которые она всю свою жизнь ненавидит до глубины души, запрещается вставать при ее появлении даже в тех случаях, когда она направляется прямо к сидящему или сама ведет разговор стоя. Партнеры, играющие с нею по вечерам в вист, иногда бросают возмущенно карты на пол, и это не приводит ни к каким иным последствиям, кроме того, что Екатерина начинает призывать окружающих в свидетели того, что она играла честно.

Известно, что ее теплая, ласковая, сердечная любезность распространялась не только на всех ее друзей и гостей, но и на самых незначительных из ее слуг. Елизавета отпускала своим фрейлинам пощечины, Екатерина даже в тех случаях, когда ей нужна самая незначительная услуга, обращается с ласковой просьбой, вроде – 'будьте столь любезны, не откажите подать мою табакерку'.

Существуют сотни анекдотов, свидетельствующих о гуманном отношении Екатерины к прислуге. Так, например, однажды она безуспешно звонит несколько раз, потому что ей необходимо отправить срочную депешу, и когда никто не является на ее звон, сама выходит в переднюю и застает там лакеев, увлеченных карточной игрой. Она шепотом предлагает одному из лакеев доиграть за него партию, если он тем временем отнесет ее письмо.

Или другой случай. Она случайно изобличает лакеев в том, что они крадут с ее стола самые ценные фрукты и только говорит им: 'Это не должно повторяться. Ну, а теперь ступайте, а то вас поймает гофмейстер!'

Не находится ли все это в связи с ее воззрениями на 'права человека', говорит ли в ней философ, уважающий в каждом двуногом существе человека, или просто женщина, которая всегда, во всяком положении, в любом возрасте, по отношению к каждому желает во что бы то ни стало очаровывать?

Она никогда не могла видеть вокруг себя индифферентные, а тем более недовольные лица. Ее потребность в теплоте не уменьшается с годами, равно как и ее женственная способность согревать всех окружающих.

Она не в состоянии, однако, применить эти принципы и по отношению к большой анонимной массе – к народу. Между нею и народом стоят тысячи беззастенчивых эксплуататоров, жадных кровопийц, садистов или просто дураков. Она это знает, она не в состоянии это изменить – и все же относится к народу недоверчиво и подозрительно именно из-за тех черт его характера, которые являются неизбежным последствием того непрестанного гнета, под которым он находится. В таком пессимистическом настроении она получает весть о вспыхнувшей во Франции революции. Ее отношение к этому событию с первого же момента вполне определенно: она относится к нему с большим непониманием и большей враждебностью, чем любой другой европейский монарх. Правда, она раньше всех других, уже при первой вспышке молнии, соображает, с какой стихийной силой разразится надвигающаяся гроза.

Она относится к тому, что происходит во Франции, с отвращением, но с удивительным инстинктом к дальнейшему ходу развивающихся событий. Едва только Людовика XVI лишают титула 'Король Франции' и заменяют его титулом 'Король французов', как она заявляет: 'В конце концов они повесят своего короля на фонаре'. Она не в состоянии задержать гибель королевской семьи, хоть и пытается доставить ей, через посредство дочери одного русского банкира, фальшивые паспорта, которые могли бы облегчить бегство.

Едва только падают головы несчастных Капетов, как Екатерина высказывает следующее пророчество:

– Они скоро устанут от своей свободы и тогда сделаются кротки и послушны, как овечки. Но необходим человек, который должен оказаться ловким, мужественным и стоящим значительно выше своих современников и всей своей эпохи. Придет новый Чингисхан.

Екатерина не была пассивной наблюдательницей, которая умеет, находясь в гуще живых событий, оставаться объективной и справедливой, проводить точное различие между величием идеи и несовершенством ее исполнителей, между идеальной целью движения и разнузданными инстинктами движущихся. По своей природе, по всему своему положению она вынуждена принимать немедленно