значение, чем любой мужчина в стране, и храбро выступает на борьбу с враждебным мужским началом, с мужчиной, который был ее законным господином не в силу своих личных достоинств, а только в силу своего происхождения и пола.

На протяжении тех утренних часов, в течение которых он оказался свергнутым с престола, Петр мирно спал. Отделенный только двумя-тремя часами езды от очага государственного переворота, весь императорский двор, включая и канцлера Воронцова, не имеет ни малейшего представления о событиях, происходящих в столице.

В Ораниенбауме этого двадцать восьмого июня все идет так, как ежедневно. Петр встает довольно поздно, потому что накануне было изрядно выпито, принимает в одиннадцать часов парад своих гольштинцев, садится к столу и незадолго до двух часов весь двор отправляется в Петергоф. В свите государя находятся прусский посол Гольц, престарелый генерал Миних, Воронцов, Шувалов, Трубецкой и около двадцати дам во главе с толстой фавориткой Воронцовой.

Для короткой поездки пользуются 'линейкой' – большим экипажем, в котором много мест, в котором пассажиры сидят спиной друг к другу. Это чрезвычайно оживленная и веселая поездка. На государе его прусский мундир, на дамах – пышные туалеты-гала, и они предохраняют свою нежную кожу маленькими зонтиками от палящего июньского солнца.

Впереди линейки скачет флигель-адъютант Гудович. По прибытии в Петергоф Гудович видит бледных смущенных лакеев, расстроенных фрейлин и ни малейших приготовлений к приему его величества.

– Что случилось?

– Государыня исчезла с раннего утра.

– Куда она девалась?

Об этом никто не имеет представления.

Гудович скачет обратно и добирается до царского экипажа в лесу, приблизительно в двухстах метрах от дворца. Неожиданная весть производит на веселое общество приблизительно такое же впечатление, как появление угрожающей градом тучи на крестьянина. Государь не хочет сначала и верить в исчезновение жены. Он просит дам сойти с линейки, мчится к дворцу, бегает там из одной комнаты в другую, раскрывает все шкафы, смотрит под кровати, ищет даже под матрацами и зовет Екатерину. Когда он прекращает наконец свои бесплодные поиски, появляются дамы, идущие пешком через парк.

– Не говорил ли я вам сегодня, – обращается Петр к своей метрессе, – что эта женщина на все способна?

Через несколько минут приходит во дворец запыхавшийся потный человек: это переодетый крестьянином гольштинский солдат, покинувший около десяти часов утра столицу, чтобы оповестить своего господина о происходящих там беспорядках. Он перешел Калинкин мост за несколько минут до того, как тот был загражден.

– Теперь вы видите, как я был прав! – восклицает Петр. – Она на все способна!

Никто не оспаривает его правоты в момент его поражения. Дамы визжат, плачут и возмущаются предательницей-женой. Мужчины совещаются, что предпринять. Беспорядки, бунт недовольных гвардейцев, попытки Екатерины вызвать восстание, все это, конечно, тревожные, неожиданные вести, но это еще не основание для того, чтобы монарх мог усомниться в своем могуществе.

– Отправляйтесь во главе отборной свиты немедленно в Петербург, – советует генерал Миних, – и покажитесь гвардии. Напомните забывшим свой долг о принесенной ими присяге, пообещайте недовольным удовлетворить их претензии. Никто не осмелится прикоснуться к священной особе вашего величества. Припомните, что и Петр Великий в аналогичном положении спас свою корону личным выступлением.

Но Петр Третий не Петр Великий. Совет Миниха ему абсолютно не нравится. Он ни в малейшей степени не верит в силу внушения своей личности. Теперь, в тот момент, когда он должен постоять за себя, выясняется, что он только по воле случая и в силу рождения, но не благодаря внутреннему призванию оказался во главе народа. Ложную гордость последних месяцев с него как рукой сняло, и затаенный глубокий страх перед этим чужим ему народом, страх перед своим положением, которое всегда казалось ему не по плечу, дает о себе знать.

– Я не доверяю императрице, – говорит он, – она способна допустить, чтобы меня оскорбили.

Окружающие чувствуют, что он сам считает свою игру проигранной. Самые юркие изыскивают подходящие поводы для того, чтобы покинуть его. Воронцов отправляется в Петербург, чтобы 'разбудить совесть Екатерины'. Шувалов хочет 'образумить гвардейцев'. Трубецкой – чтобы, если понадобится, 'велеть убить Екатерину'.

Так как Петр не в состоянии принять никакого серьезного решения, то принимает десятки нелепых. Он рассылает ординарцев по всем направлениям, чтобы получить более точные сведения из столицы, рассылает курьеров в разные полки, чтобы отдать им приказание явиться в Петергоф. Отправляет гонца в Кронштадт и приказывает коменданту Нуммерсу доставить морским путем три тысячи солдат в Петергоф.

Четыре писца заняты тем, чтобы, опершись о железную ограду шлюза, записывать все те указы, которые им диктует Петр на протяжении одного часа. Большинство этих указов полны ругательных слов по адресу Екатерины. Тем временем на дорогах расставляют сторожевые посты, имеющие приказ дожидаться вестей из Петербурга. Но никакие вести не приходят. Волнение растет, ведь если бы восстание было подавлено, то государя об этом немедленно известили.

Престарелый Миних снова вмешивается: пусть Петр немедленно отправляется в Кронштадт, где он, несомненно, найдет защиту и, главное, выиграет время. Последуй Петр этому совету, и его личная судьба, и русская история сложились бы, пожалуй, совсем иначе. Если бы он поехал в этот момент – было четыре часа дня – в Кронштадт, то прибыл бы туда раньше адмирала Талызина, был бы встречен там как император, в его руках был бы весь флот, он мог бы вступить в общение с расположенной в Лифляндии армией и выступить против мятежного Петербурга на суше и на воде с подавляющими силами.

Но Петр колеблется. Он не в состоянии принять определенного решения. Он хочет выиграть время, чтобы избегнуть необходимости решиться на что-нибудь, и теряет из-за этого возможность спастись. Он командирует в Кронштадт Девьера и Барятинского, отменяет свое прежнее распоряжение о присылке трех тысяч солдат и приказывает осведомиться у Нуммерса, готов ли город принять его. Одновременно с этим он вызывает из Ораниенбаума своих гольштинцев и велит им захватить с собой пушки.

Оба эти распоряжения имеют только один смысл: они служат отговоркой для того, чтобы бездеятельно прождать еще несколько часов.

В Петергофском парке палящее июньское солнце далеко не так себя дает чувствовать, как в городе. Стоит превосходная, приятная погода. Так как все равно необходимо дожидаться, то все прогуливаются в тени развесистых старых деревьев, шутят с дамами и по наступлении вечера приказывают накрыть к ужину в саду, выпивают, как обычно, немного лишнего. Никакие новые тревожные вести из Петербурга не портят настроения: из Петербурга не приходит вообще никаких вестей. Ни один из разосланных во все стороны гонцов не возвращается.

Как раз в тот момент, когда убирают со стола, появляются гольштинцы. В безупречных мундирах, с ярко начищенными пуговицами маршируют они размашистым прусским шагом и преисполняют сердце Петра старым привычным воодушевлением. Еще раз дано ему судьбой поиграть в свою любимую игру и забыть серьезность положения. Он размещает солдат в парке, обходит близлежащие более возвышенные места и выискивает подходящие позиции для установки пушек. Долгое время никто не решается сказать императору, что нарядные гольштинцы не имеют ни ружейных пуль, ни орудийных снарядов и что монарху вряд ли вообще подобает устраивать баррикады в одном из своих увеселительных дворцов против штурма со стороны собственного народа.

К десяти часам вечера возвращается из Кронштадта Барятинский и докладывает, что город готов к приему его величества. Мужчины, окружающие Петра, которые давно поняли, что всякое сопротивление в Петергофе бессмысленно, и уже считают себя обреченными на гибель, толпятся вокруг императора и в один голос доказывают ему, что никакого другого выбора нет: Кронштадт является единственной и последней возможностью спастись. Одна галера и одна яхта снимаются с якоря и в одиннадцать часов отплывают по направлению к Кронштадту. Теряется опять-таки немало времени, пока все дамы в своих парадных туалетах усаживаются на галеру, пока кухня и винный погреб погружаются на яхту. Но, в сущности, уже все безразлично, потому что вскоре после отбытия из Кронштадта Барятинского туда прибывает адмирал