пользующихся сферой бытовых услуг: с 18,3 % в 1986 г. до 7,9 % в 1993 г. При этом сокращение ареала рынка услуг и их числа сопровождается повышением временных затрат на услуги у меньшего числа людей. Среднее количество услуг чуть сокращается (с 1,53 на пользующегося до 1,44), энтропия падает с 0,362 до 0,247 по всему объему предлагавшихся и сопоставимых услуг и растет с 0,588 до 0,771 по числу реально используемых форм, т. е. уменьшившееся число потребителей распыляется в более узком пространстве активности (раньше минимальное число услуг было 1, а максимальное – 5, спустя 7 лет это соотношение составляет 1:3). Этот процесс имеет ту качественную особенность, что в 1986 г. бытовыми услугами пользовались преимущественно малоимущие слои населения (и пенсионеры, и люди малого достатка, тогда как люди с высоким достатком снижали время затрат на использование форм этой сферы). В 1993 г. положение меняется: люди малого достатка сводят до минимума, а люди высокого доводят до максимума использование сферы бытовых услуг. Время затрат возрастает параллельно стоимости услуги при сокращении ее жизненного ареала.

При анализе, с одной стороны, средних затрат времени в группах по достатку в различных сферах, а с другой – веса групп по достатку, был отмечен в который раз феномен, который мы засекли еще в исследованиях рынка 1970 гг. (он, кстати, отмечен и в исследовании 2004 г. при попытке внедрения нового товара на рынок мясомолочной продукции). Группы низкого и высокого уровней достатка, сконструированные на одном и том же ряду вещей в три десятка потребительных стоимостей, практически не меняют веса в стартовой и финишной точках замера: 3,4 % – 3,6 % «бедные», 1,1 % – 1,1 % «богатые». А вот относительно бедные и богатые резко меняют свои веса, вырастая за счет группы «середняков»: 12,1 % – 72,1 % – 11,3 % составляли в 1986 г слои соответственно довольно низкого, среднего и довольно высокого уровня достатка. В 1993 г. они составляют 16,0 % – 65,1 % – 14,3 %. Это значит, что изменение потребностей наиболее интенсивно происходит в реагентных группах, в переходных слоях, находящихся на «конусе» распределения в средних зонах присвоения предметного мира. Именно для части этих слоев имеют несомненную значимость моменты престижа в поведении и фактор моды.

Прежде чем показать ту же закономерность на процессе реального чтения газетных материалов- сообщений, еще раз обратимся к отмеченным закономерностям в центральном социальном ядре. Мы отобрали две когорты мужчин и женщин в замерах 1986 и 1993 гг., состоявших в браке и имевших от одного до трех детей до 18 лет. Затраты времени на уход за детьми упали у мужчин, имеющих одного ребенка, – в 1,7 раза (0,82 часа против 0,47), имеющих двух детей – в 1,7 раза (1,14 часа против 0,67), у мужчин, имеющих трех, они сошли на нет (2,45 часа против 0,00). Затраты времени на уход за детьми упали у женщин, имеющих одного ребенка, – в 1,03 раза (1,78 часа против 1,73), имеющих двух детей – в 1,4 раза (2,74 часа против 1,38), у женщин, имеющих трех, – в 2,2 раза (2,29 часа против 1,05). Экономическая политика наносит удар по семьям, где нормы детности выше средней. Сокращение поля родительского ухода оказывается исходным моментом беспризорности и сиротства при живых родителях. При этом я не берусь считать подобно чиновникам из комитета по национальной безопасности, сколько миллионов детей лишены родительского попечения. Методы счета могут зависеть от люда, охочего до увеличения кровавых денег, которого в России пока больше, чем детей-сирот[100]. Задача не в том, чтобы искать средства на решение проблем, а в том, чтобы не создавать проблемы экономической политикой, в результате которой самая богатая страна мира начинает походить на черную дыру гегелевской дурной бесконечности падения в пропасть. Деньги на решение проблем лежат в саморазрешении проблем, а не в создании условий, которые будто бы решают общественные проблемы, а на самом деле плодят социальный слой, паразитирующий на необходимой для его существования стагнации общества.

Мы отобрали для иллюстрации когорту женщин от 18 до 45 лет с различным уровнем достатка на одном и том же списке вещей и в 1986 и в 1993 гг. и рассмотрели средние затраты времени на уход за детьми, досуг и чтение газет в стартовой и финишной точках.

Уже на этом графике отчетливо видны перепады и обратные связи в росте и падении различных форм социальной жизни в указанной когорте. Можно, конечно, продолжать, разобрав поведение мужчин в ситуации колоссального роста безработицы и высвобождения времени на «телесмотрение» и другие формы времяпрепровождения, но для нас главное – рассмотреть структурные последствия политических решений и то, как эти последствия формируют оценки населения.

Заметим, что поведение мужчин этой когорты несколько отличается от поведения женщин, но это детали. Здесь же явно прослеживается обратная связь временных затрат на досуг и уход за детьми с повышением уровня достатка семейных женщин в самом репродуктивном их возрасте. При этом в 1986 г. эта связь имеет относительные понижения времени на досуг и увеличение времени по уходу за детьми в слое семейных женщин, переходящих от бедности к среднему достатку, и, наоборот, относительное повышение времени на досуг и падение времени по уходу за детьми у переходящих от среднего достатка к «зажиточным». В 1993 г. картина резко меняется. Затраты на досуг растут вместе с ростом уровня «зажиточности», исключая самый богатый слой этой когорты женщин. Затраты же на детей падают с ростом «зажиточности», несколько увеличиваясь опять же у наиболее «богатого» слоя этой когорты. Эта картина соответствует всему вышеописанному. Дополним ее рассмотрением поверхности обмена в реальном времени в структуре достатка, досуга и ухода за детьми у всех слоев этой когорты. Дополнительно проварьируем одну из подсистем, рассмотрев вместо досуговых затрат времени затраты женщин на домашний труд.

Фигуры графика на рис. 4.3 и 4.4 полностью соответствуют описанию изменения затрат времени у женщин за семь лет и картине на двухмерном графике (рис. 4.2). Время ухода за детьми падает, средняя по досугу ломается на той же шкале достатка, затраты на домашний труд резко возрастают. При этом если раньше сфера услуг помогала и бедным многодетным, и богатым малодетным, то теперь она недоступна для бедных, и ею пользуется меньшая доля богатых[101]. Основная масса общественно необходимого времени при заданных «реформаторами» экономических условиях сосредоточивается в среднем центре, мало заботящемся о детях и снимающем напряжение мыльными операми и телесмотрением. «Пиковые» затраты на домашний труд (до 8 часов) совпадают с максимумом затрат на детей (до 4 часов) и крайней степенью бедности, которая не компенсируется больше ничем.

Рис. 4.2. Соотношение затрат времени у семейных женщин 18 -45 лет в Пскове 1986 г. и России 1993 г. в зависимости от уровня благосостояния.

Рис. 4.3.Соотношения затрат времени на досуг и на уход за детьми у замужних женщин 18-45 лет в Пскове и по России в целом в трехмерной графике в зависимости от уровня благосостояния.

Рис. 4.4. Соотношения затрат времени на домашний труд и на уход за детьми у замужних женщин 18-45 лет в Пскове и по России в целом в трехмерной графике в зависимости от уровня благосостояния.

Мы привели эти поверхности без уравнений параметрической статистики, которые на данных о реальных затратах времени, а не на описании активности по формам деятельности, давая высокие доверительные интервалы (до 99,98 %), показывают фигуры, аналогичные полученным в главе 2. Некоторые из поверхностей временных затрат, объединяющих две-три подсистемы (благосостояние – труд – детность или досуг, затраты времени на работу – на отдых или домашний труд – на информационную деятельность и т. п.), при логарифмировании «закручиваются» в уже представленные выше «ленты Мебиуса». Все это значит, что малейшие изменения в экономических параметрах системы (не говоря о въезде «терапевтов-реформаторов» на шагающем экскаваторе в «социальный Эрмитаж» или чеканке Кромвелем золотых монет из сокровищ Британской Короны для платы наемникам), приводят к мгновенным и непредсказуемым качественным изменениям в поведении людей. И последствия катастроф невидимых для «ослепленных» золотом и дензнаками людей могут длиться сотни лет. При этом отсутствие правового поля (а его в России нет хотя бы потому, что правила экономической игры меняются постоянно и «ежечасно») провоцирует людей на ситуативную ориентацию, которая – и только она! – позволяет им оказаться в нашей социальной системе в нужном им для спасения месте. Не нужда и отсутствие денег, а экономическая политика порождает в массовых масштабах преступность. Не злые умыслы «нехороших» стран-соседей, а безмозглое ослабление этноса огромной, сказочно богатой страны создает социально-пространственный вакуум, в разреженное поле которого устремляются миграционные потоки, а темным силам, которых всегда с лихвой хватает в западном обществе, мы тем самым внушаем мысль о возможности успеха авантюристической политики[102].