А потом началась работа, привычная, с маленькими сложностями и неожиданными находками, которые обожает каждый фотограф. Иван бродил по окрестностям, иногда для общего плана взбирался на холмы, иногда летал в своем флаере на редкие у этого берега островки, пару раз нырял в аквастате, чтобы запечатлеть жизнь морского дна, и старался как можно меньше контактировать с местными. Это было непросто, но он умел этим заниматься, и даже в ледяных пустынях Сатурна продержался в полном одиночестве три недели, пока не кончился кислород.

Но как бы «весело» не было на Сатурне, здесь, на тихом и относительно ухоженном Марсе, пусть даже и в окружении этих малопонятных старорусских, пожалуй, было хуже. Нет, разумеется, ни о каком гиде или помощнике после всего, что случилось в первый же вечер, Иван не заикался, скорее всего ему просто отказали бы, а убеждаться в резкости и особенной выразительности этого отказа у него не было желания.

Кроме того, он-то летел в место, где, как полагал, всегда можно поутру заказать кофе, к обеду получить бифштекс хотя бы из мороженного мяса, а на ужин выпить бокал-другой марсианского вина, или, на худой конец, пива… Пиво же, как говорили все рекламы на свете, везде одинаковое, даже если приходится пить его из банок с гарантией от порчи в три года. Поэтому он не сделал даже минимального запаса провизии, даже необходимого набора этого самого пива, пленок и пробных «поляроидных» карточек.

Кое-что удалось купить в местной лавочке на следующий же день, и опять же, преодолевая неприязнь, а порой и откровенную грубость продавца, молодого парня, которому только инструктором в лагере для отмороженных бандитов следовало бы служить.

Через пару дней к нему в номер ввалился все тот же рейнджер, и попытался вызнать, что и как у Ивана выходит. Пришлось ему кое-что продемонстрировать, хотя бы для того, чтобы отбить у местных варваров желание испортить работу, в которую он вкладывал что-то совершенно для себя новое – тайное неудовольствие от этого места, от города, от всех его обитателей. Он-то знал, если уж его вывели из равновесия, это каким-то образом непременно отразится в фотографиях, но поделать что-нибудь с этим было уже невозможно. Оставалось только примириться.

– Значит, вы теперь даже пробных снимков не делаете? – спрашивал рейнджер, бестолково покручивая дорогущую цифровую камеру в пальцах, более привычных к рыболовным сетям и оружию.

– Делаю, – ответил Иван, бесцеремонно отбирая камеру из рук гостя. – Но у вас приходится обходиться самым дешевым, так сказать туристическим классом, вот получается… Если бы я знал, что у вас в магазине даже пленки толковой не имеется, я бы запасся.

– У нас многого нет, – с непонятной радостью констатировал рейнджер. – А отсутствие пленки не остановило вашу работу?

– От пленок пришлось отказаться, – буркнул Иван, демонстративно отрывая дверь, чтобы даже этому дурелому было понятно, что разговор затягивается. – Я просто снимаю, а потом по спутниковой антенне пересылаю цифровой сигнал на базовый спутник, кажется, «Марс-27», он над вами чаще других проходит.

– Пересылаете в цифровом виде… – задумчивости рейнджера могла бы позавидовать иная скала из пустыни. – Кажется, вы опасаетесь, что если оставите свои пленки тут, с ними что-нибудь случится?

– Именно эта идея, причем не только по поводу пленок, но и в отношении моей техники, постоянно приходит мне в голову.

– Странно, – пожал плечами рейнджер, – последний случай воровства у нас случился ровно сорок лет назад, да и то… Украли нитки и машинку для ремонта сетей. Потом машинку вернули, конечно, без ниток. Разве это считается воровством?

– У меня о вашем городке сложилось иное впечатление, – ответил Иван тоном, в котором, как он надеялся, прозвучал металл.

– Уехали бы вы, – вдруг устало высказался рейнджер, и ушел, потирая глаза.

Иван поработал после этого непонятного посещения еще немного, а утром уже следующего дня случилось… То есть, это невозможно было назвать даже происшествием. Когда он стал копаться в своих прежних снимках, отбирать те, которые можно было признать приличными, внезапно обнаружилось, что краски на фотографиях недавней поры становятся интенсивнее, чище и сложнее одновременно.

Иван даже опоздал к утреннему солнцу, вышел, обвешанный аппаратурой, когда время уже уверенно подкатывало к местному полдню, но делать было нечего. Определить ошибку, где, как и когда он «перегрузил» краски – тоже было необходимо. К сожалению, он не нашел причину, а это могло значить только одно – у него медленно, но уже довольно заметно ломалась аппаратура, та самая, отремонтировать или заменить которую тут было негде.

Так он оказался перед небольшой парикмахерской, в витрине которой стоял плакатик с глуповатой рекламной надписью – «Мы угадываем характер ваших волос»… Но не обычные самодовольные лакированно-зализанные красавицы с гривами, уложенными немыслимым образом, иллюстрировали этот плакатик. А снимок кусочка морского берега. Сразу было видно, что этот снимок сделан любителем, но… Это было замечательное любительство!

Камни, отрезающие сушу от моря, высились как зубы неведомого чудища, чуть в сторонке, в кляксе относительно плодородной почвы росла плакучая березка, невысокая, как все здешние березы, едва ли не карликовая, а в море, над редкими, но очень выразительными тучками, светило солнце. И в его свете становилось видно, что из тучек идет настоящий дождь. Такого почти не могло быть – чтобы на Марсе шел дождь. Тут слишком мало воды в воздухе, тут имелись районы, где облаков не бывало десятилетиями. И вдруг – сразу дождь!

Иван, опомнившись, попробовал понять, не монтаж ли он видит перед собой. Угловые замеры для солнечного диска, рефракция света, расположение обычного на Марсе затемнения от близкого космоса, придающего атмосфере мрачноватую тяжесть… Фотография определенно была снята здесь, и очень просто, без последующей обработки. Но что совсем не укладывалось в сознании – она была черно-белой. Не цветной и обесцвеченной, а изначально черно-белой, в этом Иван был уверен.

Сбоку раздалось покашливание. Иван посмотрел, рядом стоял смущенно покачивая головой парень лет двадцати с небольшим, высокий и тонкокостный, как часто случалось среди марсиан третьего-четвертого поколения.

– Нравится? – спросил паренек.

– Не очень, – буркнул Иван, ему показалось, что волшебное настроение, которое лилось с этой фотографии, вряд ли теперь вернется. – К тому же, я не понимаю, почему она черно-белая?

– Так видел автор.

– Не ты ли?

– Этот снимок у меня самый удачный… – Парень вдруг протянул руку. – Петр Самсонов-Ларге, здешний методист-учитель.

Методистов Иван уважал, потому что эти люди казались ему представителями вымирающей породы. Вот фотографы, вероятно, всегда будут нужны, а учителя… Более сотни постоянно действующих образовательных каналов, на всех основных языках, по всем отраслям знания, на любом пятачке, где только в Солнечной системе успевало закрепиться беспокойное человечество, привело к тому, что обучение сделалось поточным. Иногда, в наиболее сложных случаях, бывали нужны педагоги… И методисты. Их работой был подбор самых необходимых и успешных для каждого из подростков программ обучения. То, что в таком мизерном городке имелся методист, свидетельствовало, что Урюпинск этот был не так прост и груб, как показалось Ивану. Или он чего-то не понимал? Поэтому и проговорил с изрядной горечью:

– Должно быть, вы не слишком хороший методист, если…

– Как я понимаю, вы не собираетесь улететь сегодня… – словно бы во сне, проговорил Самсонов- Ларге.

– И не подумаю, – буркнул Иван.

– Понимаете, мы немного ошиблись в сроках, – непонятно сказал методист. Посмотрел на фотографа, потом на небо, покачал головой, и предложил: – Пойдемте в гостиницу, а то через четверть часа дождь зарядит.

– В гостинице мне не подают даже кофе, – честно предупредил Иван.

– Сегодня подадут. – Методист хмыкнул, потом еще раз посмотрел на Ивана, и совершенно спокойно, словно они были уже не один день знакомы, принялся объяснять: – Мы надеялись, что вы, как и многие из