и очень быстро.

Среди творящегося безумия Петя действовал совершенно автоматически: стараясь защитить себя камнем, припал за него на колено, стал ловить в прицельную рамку человека… Человек тащил за камень прямоугольный предмет — рацию. Почти без участия мозга Петя поступал, как учили: упирал приклад в ложбинку плеча, задерживал дыхание, тянул на спуск… Махая руками, человек падал за камень. Прямоугольный предмет полетел на камни еще раз, с характерным металлическим грохотом.

Петя стал выцеливать вражескую рацию, и тут же камень у самого лица брызнул тысячами мельчайших осколков. По щеке и по лбу словно чиркнули крохотные бритвочки, в глазах потекло.

Петя быстро сунулся за камень-спаситель, провел рукой по лицу. Рука вся в крови, но оба глаза видят хорошо. Петя одновременно думал обо всем, о совсем разных вещах. Думал, что для отца и деда он все равно уже покойник. Что с Таней он так и так поссорился. Что деду будет очень одиноко одному доживать в почти непонятном Ленинграде. Что если их сейчас убьют, никто никогда и ничего не узнает: документов нет, они не в форме. Что патронов хватит надолго. Что трупы в этой стране могут сохраняться веками и что его мумия может валяться за этим камнем сотни лет. Что за этим камнем долго не укроешься, надо перебежать за вон тот: и ближе к врагам, и удобнее скрываться.

Эти мысли текли быстро, само собой, они совершенно не мешали Пете озираться вокруг и понимать происходящее. Справа и впереди от него лежал Васильев… лежал, раскинув ноги, положив винтовку на камень и чуть приподнявшись над камнем. Кагана и Ивана Петя не видел.

Метрах в ста пятидесяти за камнями лежали враги: вон чуть виднеется голова, вон ствол торчит над нелепо скрючившимся, мертвым яком… Торчащих стволов было три. Петя знал, где лежит еще один человек, вражеский радист, но его совсем не было видно.

Петя порадовался было тому, что у врагов нет ни запасов еды, ни боеприпасов — яки оборвали постромки, которыми были связаны с убитым яком, и мчались, мелькали уже далеко. Гудела земля под копытами. Но и у них яки убежали! Лови потом продовольствие и снаряжение… Если будет еще кому ловить.

Петя побежал к облюбованной глыбе. Тут же треснуло раз и второй. Наверное, он опоздал, потому что теперь Петю сильно ударило по левой ноге, чуть выше колена. Он споткнулся и упал далеко от спасительного камня. Петя быстро пополз, но его опять сильно стукнуло, теперь еще выше, в левое бедро, и еще он слышал довольно сильное жужжание над головой.

— Прикройте!

Петя приподнялся, выстрелил. Он не пытался в кого-то попасть, хотел только помешать врагам стрелять по Кагану. Уже после этого выстрела он увидел: из его нового укрытия чуть-чуть виден лежащий за камнями… Петя стал его выцеливать и выстрелил. Сзади — стук камней от быстрого бега человека: Каган тоже перебегал. А! Винтовка врага уплыла вверх. Исчезла… Он попал!

Но одновременно с его выстрелом вдруг поднялся ствол над камнем в стороне — тем, где за камнем был радист! Треснуло, тут же треснуло второй раз. Каган как раз пробегал мимо Пети: согнувшись, винтовка вперед. Что-то отбросило Кагана, развернуло. Согнувшийся выпрямился, стал падать навзничь. Голова Кагана со стуком ударилась о землю в полутора метрах от Пети. Глаза у Кагана открыты, лицо неподвижно. Петя испытал такую боль, словно попали в него. И еще он очень захотел убить человека, покусившегося на Кагана; красный туман перед глазами.

Враги подняли бешеную стрельбу, несколько раз Петя слышал жужжание пуль. Под эту стрельбу два человека перебежали, один за другим, и опять залегли за камнями. За мертвым яком тоже лежал человек, прикрываясь его мохнатым брюхом. Задняя нога этого яка медленно дрыгалась в воздухе.

Петя задержал дыхание… Он вспомнил оронго, пробитую пулей насквозь. Як не оронго, но все же… Петя послал пулю так, чтобы она могла пройти сквозь тушу яка… Лежащая поверх брюха винтовка уплыла в сторону. Перебежать? Но Петя уже не мог встать. Раньше боли не было, а вот теперь ногу стало дергать. Петя оглянулся, и мороз пробрал по коже: сколько крови! Вся нога от ступни до бедра лежала в громадной красной луже. Петя понял, что не сможет дойти до умиравшего яка, добить спрятавшегося за ним человека.

И тут вдруг заговорил Каган. Он так и лежал с закрытыми глазами, но рот раскрылся.

— Я не написал на тебя… — внятно, четко произнес мертвый Каган.

Черты лица у него не менялись, но рот опять задвигался, и еще раз прозвучало четко, глухо:

— Я не писал на тебя.

Опять трещала винтовка Васильева, кто-то тоненько кричал — там, за камнями. Петя стал наводить винтовку на камень, за которым торчала винтовка. Движение сзади и справа само по себе заставило Петю скосить глаза. К нему шел на четвереньках Иван. Иван внимательно, напряженно смотрел на Петю. В руке Иван держал пистолет. Залитое кровью лицо раненого Ивана было спокойным, как всегда.

Петя знал, что в диверсионных группах должен быть человек, которому в случае провала поручено убить радиста, уничтожить все его шифры. С самого начала Петя подозревал: это Иван. И Голос говорил его бояться. Теперь он точно знал, кто его должен убить. Не поздно ли?

Петя думал, что он не успеет повернуться сам и повернуть винтовку, чисто физически не успеет. Он так и будет лежать, Иван поднимет руку с пистолетом и убьет выстрелом сзади. И еще думалось, что жарко. И что Иван, наверное, ранен не только в лицо.

Добродушный, спокойный Иван остановился, начал поднимать руку. И лицо у него было спокойное. Внезапно Иван сделал странное движение, словно собрался сплясать. Не сразу Петя понял, что это в грудь буряту ударила пуля из винтовки, вышла с другой стороны: человека отбросило в одну сторону и в то же мгновение — в другую. Не выпуская пистолета, Иван сунулся лицом в землю. Пистолет выстрелил раз… и другой… Иван замер, тело его расслабилось. Пистолета из руки он не выпустил.

Пока полз и погибал Иван, Васильев опять стрелял, и кто-то опять стрелял в Васильева. Петя слышал жужжание пуль и громкий стук пули о камень. За эти секунды что-то опять изменилось. Торчащих винтовок больше не было, один немец лежал заметно, вжавшись в камни, и сам неподвижный, как камень. И Васильев лежал не так, как раньше: безвольно разбросав невооруженные руки, прогнувшись спиной, плотно припадая к земле. Голова Васильева почти сползла с «его» камня. Вокруг камня было много крови, с одной стороны головы тоже было багровое и черное.

Петя тихо заплакал: все умерли, не перед кем было крепиться. Может быть, и враги все уже мертвы? Нет! Вон шевельнулся кто-то за камнем справа… Радист! Наверное, это он убил Ивана и Васильева, пока Васильев убивал этих двоих, за ближайшими камнями.

Ногу снова задергало, багровый туман словно проплыл перед глазами, и Петя понял, наконец, что это значит. Получалось: если немец и не застрелит его, Пете все равно конец. Ведь если даже Петя доживет до ночи, мороз все равно его убьет. Но, скорее всего, до ночи ему не дожить — слишком много крови льется из ран. А если Петя попытается помочь себе сам, он вынужден будет сесть, показать себя, и тогда ТОТ из-за камня выстрелит наверняка, в хорошо видного Петю.

— Mehsch! Du must kapitulieren! — закричал Петя, ужасаясь, как слабо, жалко звучит его голос в беспредельном тибетском пространстве. — Wenn wir kampfen, dann wir jetzt beide gestorben!^{7}

— Kapituliere selbst! — донеслось из-за камня. — Ich habe nicht so vervundert! ^{8}

Может, он и правда сильнее изранен, чем немец. Может, он и правда умрет первым. Но этот глупец тоже умрет: он тоже ранен, ему тоже не пережить ночи!

От отчаяния Петя выстрелил в камень еще раз. Он попал, брызнули осколки… Но и сам Петя захлебнулся дикой болью от отдачи. Болью не только в ноге, но и в низу живота, в боку справа, почему-то еще в голове. Немец выстрелил, Петя не услышал даже жужжания пули.

— Я на тебя не писал, — вдруг в третий раз сказал Каган. Петя посмотрел на него… Странно ухмыляющийся рот у друга оказался полуоткрыт, глаза распахнуты. Петя понял, что окончательно Каган умер только что, буквально секунду назад. Друг мертво улыбался прямо в небо. Синь отражалась в глазах.

И Петя взвыл от ужаса этих смертей, от ужаса своей собственной, становящейся неизбежной, смерти. Петя думал, что он охотно помиловал бы немца за мертвым яком, но тот все равно не поверит. Что даже если немец поверил бы и вышел, он, скорее всего, все равно добил бы Петю, а не помог бы ему. Да и