ничего не срывая с черных, растрескавшихся камней.

К полудню вышли на еле заметную тропку. Бубих сразу повел по ней, будто ходил много раз. А кто его знает, может, еще и ходил? Об этом человеке можно было предположить все, что угодно. На привале он сообщил, что долина, как нож, рассекает вот это самое плато… Через которое мы и шагаем. После будет все время подъем, надо идти все той же дорогой, уже на очень большую высоту, за пять тысяч метров, и там нас будут ждать посланцы из Шамбалы. Дня через три мы дойдем.

И почему Пете так невыносимо тяжело было сегодня? Психологический ад прошлого дня? И это тоже… Но кроме того, ну просто страшно не хотелось Петру идти по плато… Ему очень хотелось как можно быстрее спуститься именно в это ущелье…

— Товарищ Васильев… У меня Голос…

— Что случилось?

— Ничего плохого… Как раз мне очень хочется идти именно в этом направлении…

— Лишнее подтверждение, что Бубих не врет… А это такая сволочь, что лишнее подтверждение всегда полезно.

Тропа опускалась, почти сразу стала видна расщелина в низком хребте. Серо-черные скалы, и между ними сперва узкое, потом все шире и шире, пространство. Часа через два экспедиция шла долиной шириной в километр. Тут пониже плоское днище зеленело, яки паслись на ходу. Почти отвесные серые склоны отодвинулись, но, как прикидывал Петя, высотой делались не меньше двухсот метров. В случае чего, не выбраться, прикидывал Петя. И с чего это у него вдруг опять навалилась тоска? Только что он как раз очень хотел спуститься в эту долину!

А тут вдруг опять смертная тоска вместе с ощущением, что никак нельзя идти дальше по этой долине… Нет, Голос не говорил, что опасно приближаться к легендарной Шамбале. Но Голос говорил, что опасно идти по долине. И еще он говорил, что надо бояться Ивана.

Почему словно обруч стиснул голову? Долина как долина… Серые отвесные скалы, наверху плато. Сине-зеленое, пахнущее космосом небо без облаков и без птиц. Обычная долина, каких очень много в Тибете.

А одновременно, несмотря на нехватку кислорода, Петя очень хотел идти дальше. Ну очень хотел! Что-то страшное ждало впереди. И очень хорошее, одновременно.

Мир вокруг был прост, особенно по ночам, когда сразу после заката приходил лютый холод, мороз. Пар вырывался изо рта, замерзала вода в болотцах, в бутылях. Утром было не напиться, пока солнце не растопит воду: топливо приходилось экономить. Петя постиг разумность местного способа питания: когда в деревянную чашу насыпают крупной ячменной муки, добавляют молока или воды. Цзамбу — так называлось это блюдо — можно есть, не готовя на огне. Огромное преимущество в стране, где почти совершенно нет лесов.

Тибетцы ставили себе черную палатку из шерсти. Они уверяли, что в ней тепло; теплее, чем в палатке европейцев. Может быть… Но ни за какие коврижки не полез бы Петя в эту чудовищно вонявшую палатку, как и не попробовал бы цзамбы, которую размешивают пальцем.

Для себя ставили две палатки. В одну забирались Петя, Каган и Иван. В другой помещались Бубих с Васильевым. В компании Васильева Бубих молчал, и лагерь рано затихал… Юг — потому и солнце закатывается непривычно рано.

При свете луны и звезд Петя гулял вокруг лагеря, возле молчаливо жующих жвачку яков. Яки не мешали смотреть, как движутся светила над головой: это были очень тихие животные. Вырывался пар изо рта, слышалось мягкое шуршание инея, оседающего на лицо и одежду: «шепот звезд». Петя ценил эти часы молчаливых ночных размышлений.

Третий день был такой же, как все. Обычный день, но в этот день как-то особенно поглядывал на своих спутников Петя Кац. Все было обычно, как всегда. То же движение, не поднимающее пыли, почти без звуков. Тот же разреженный воздух. То же загадочное небо.

Так же воздевает руки к небу псих Бубих. Как обычно, Бубих почти непрерывно нес демагогическую околесицу, никто уже давно его не слушал.

Так же неутомимо, ровно шагали Васильев и Каган. Шли, словно кислорода в воздухе сколько угодно. Так же мирно замыкал караван Иван.

Как обычно, Васильев принимал всерьез душевные состояния Пети.

— Что-то у меня опять предчувствия…

— Что-то определенное?

— Нет… сам не могу понять — хорошее или плохое. Просто чувствую — что-то случится.

— Ты тут посматривай… — буркнул Васильев и задумчиво вышел вперед.

А еще через час навстречу потянулся караван. Видно его было издалека: вереница нагруженных яков, люди в черных тибетских халатах. Самый обычный караван: с десяток яков, человек восемь мужчин, часть с оружием. И почему-то ничего плохого не ощутил Петя от этого каравана, нисколько. Идти этой долиной последний час ему просто катастрофически не хотелось, а вот караван не вызывал у Пети ну совершенно никаких нехороших эмоций.

Да, все было как обычно: караван остановился метрах в двухстах. Караванщики не хватались за оружие, но все видели — их ладони лежат на замках винтовок, не скрываясь. Тоже обычно в этих непростых местностях, где караванщиков грабят все кому не лень: и китайские власти, и тибетские власти, и племена. Богатые люди, эти караванщики, с винтовками…

Васильев велел, мотнул головой… И к чужому каравану пошел Бубих. Он тоже все делал правильно: положил орудие на землю, вскинул руки ладонями вверх, показывая открытые ладони. Навстречу ему шли двое, скрывая головы под капюшонами. Наверное, Бубих успел и высунуть язык, когда все вдруг пошло совеем неправильно…

Так быть не могло, а все же было. Караванщики откинули капюшоны, и оказалось, в их лицах что-то такое неправильное, чего Петя сразу и не понял. В руке одного из караванщиков что-то сверкало. Петя не мог поверить глазам, мозг отказывался принимать реальность: караванщик держал в руках револьвер, дуло револьвера плыло в сторону Бубиха. Вот что!!! Вот что было «неправильным» у караванщиков: лица у этих двух оказались длинные, узкие — лица европейцев. Воздух рвал вопль, которого тоже никто не мог ждать. Вопль невероятный, невозможный:

— Achtung!^{6}

От каравана заорали в ответ — Петя не разобрал слов, но было слышно — орут по-немецки.

Выстрелы хлопнули негромко, не всерьез. Странно было видеть, как удар пули разворачивает Бубиха, как подламываются у него ноги, как он нелепо валится на землю… Словно упала большая нелепая кукла. Неопытный Петя и то понял: падает труп.

Петя стоял слева, в стороне от живой цепочки яков. Васильев и Каган — с правой стороны, отделенные косматыми спинами, Иван таился где-то сзади.

Мозг не работал. Время остановилось. Парень рвал со спины винтовку, остро осознавая: он стоит на видном, простреливаемом месте. Краем глаза Петя видел, что Васильев и Каган делают то же самое. Уже вовсе не краем глаза наблюдал Петя, как враги мгновенно образовали цепь; одни стали сами ложиться за камни, вели оттуда стволами; другие клали винтовки на спины яков. Треснули первые винтовочные выстрелы, и яки вдруг показали, что они вовсе не такие тупые, как казалось: всегда равнодушно-покорные, спокойные, звери бешено кинулись прочь. Бешено храпя, вырывая поводья из рук людей, мчались связанные один с другим яки, звучно разбрасывая тюки. Один тюк металлически звякнул, немецкий парень обхватил, потащил прямоугольное, тяжелое, за высокий, по бедро ему, камень.

Мы их бьем? У них неразбериха и паника?!

Но яки русской экспедиции тоже не собирались оставаться под огнем. Они рванулись, басовито хрюкая: громадные мохнатые свиньи. Васильев поднимал к плечу винтовки, его опрокинул бешено мечущийся як… Васильев вставал — следующий тоже врезался в него, опять опрокинул, запрыгал через лежащего. Тибетцы и не думали останавливать зверей, перекликаясь своими то ревущими, то нелепо высокими голосами. Пете даже казалось, что тибетцы приказывают якам бежать и мчались назад вместе с ними. Петя видел, как один из тибетцев нелепо вытянулся, на мгновение словно повис в воздухе и повалился, судорожно дергаясь. В стороне трещала винтовка Кагана.

Все это происходило намного быстрее, чем я рассказываю, намного. Все происходило одновременно