учебу, позабыв о душевных и физических потребностях, безграничная любовь к матери... Все настолько совпало, что казалось чересчур очевидным. Сладковатый привкус тайны разом исчез, и осталась только тяжесть накопившегося груза проблем.

Я подумала о том, что мне, возможно, никогда в жизни не доведется услышать от него подробностей о том, как он жил в той коммуне или почему так боится секса.

— Что означало твое удивленное 'а!' в прихожей? — спросила я, выдержав приличную паузу.

Накадзима прервал уборку, что было весьма нетипично для него, и взглянул на меня.

Это был все тот же вечно печальный, привлекательный Накадзима, которого я знала. Накадзима с вьющимися на шее слегка непослушными волосами, немного сутулый, бесшумно передвигающийся по дому. Накадзима с сухими ладонями рук.

Это меня успокоило. Пусть совсем короткая, и все же здесь, в моей квартире, у нас была своя история, не имевшая никакого отношения к прошлому.

История, которая вот-вот улетучится от легкого дуновения, но она определенно была.

— Мне показалось, что ты о чем-то догадалась. Вероятно, о чем-то из моего прошлого... — кротко ответил Накадзима.

— С чего ты это взял? — поинтересовалась я.

— В моей жизни было несколько таких людей, поэтому я вижу по глазам. К тому же я всегда переживал, что когда-нибудь ты обо всем догадаешься. Разумеется, мне где-то даже хотелось, чтобы ты додумалась, — сказал Накадзима. — Я тебе теперь неприятен? Наверное, для нас все кончено?

Я взяла его руку с такой невероятной силой, что казалось, вот-вот выверну ему запястье, и прижала к своему сердцу.

— Не смей так говорить! — прошептала я.

Я сказала это так, словно он был моим ребенком.

Накадзима же точь-в-точь как ребенок вымолвил:

— Хорошо...

И мы вернулись к жизни. Я отправилась готовить ужин, а Накадзима продолжил делать уборку. Мы оба молчали, словно люди накануне перемен. Мы как будто начинали новую жизнь. Как будто мы вернулись на много-много веков назад и представили, что ничего не было. Мы были полны решимости сделать первые шаги, напоминая тем самым Адама и Еву, которым вдруг даровали право все изменить.

До тех пор, пока между нами будет стоять прошлое Накадзимы, почва под ногами всегда будет зыбкой. Я подумала, что именно так человек разрушает человека.

После ужина Накадзима спросил:

— Можно теперь посмотреть твою картину?

— Можно, но уже ночь за окном. Наверное, это лучше сделать днем.

— Конечно, днем я тоже там побываю... Но я подумал, не прогуляться ли сейчас, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на твою работу... Она ведь уже закончена?

Я решила, что он всегда сможет ее увидеть, поэтому не придала сообщению о завершении работы особого значения.

— Ну, тогда я с тобой. Если пойдем прямо сейчас, я договорюсь со сторожем. Скажу ему, что пришла забрать случайно забытую вещь, и он нас пропустит. Он уже отлично знает меня в лицо. Недалеко от той самой стены стоит уличный фонарь, так что я не думаю, что там совсем уж ничего не видно... И, в конце концов, мы можем взять с собой большой фонарик, — сказала я.

Ночная улица благоухала приторным ароматом весны, а звезды на небе казались укутанными какой-то волшебной дымкой.

Во время прогулки Накадзима неожиданно принялся рассказывать:

— Я поехал в летний лагерь, который принадлежал клубу, — что-то вроде специальной школы, где я тогда учился, — и однажды случайно заблудился. Я забрел высоко в горы и растерянный шел по трассе, когда меня неожиданно силой усадили в машину. Так я был похищен. В те времена еще не было мобильных телефонов...

Это было начало его истории.

Казалось, слова лились потоком, который невозможно остановить.

Мне это напомнило испорченный автомат. Продолжая шагать и говорить, Накадзима держал пальцы на груди в крепком замке. Мне же оставалось только кивать.

— Тебе известно, что значит быть похищенным? Ты вынужден полюбить своих похитителей, иначе просто не сможешь жить.

Понимаешь, что это значит?

Сначала тебе стирают память. Гипнозом и лекарствами. Потом убеждают в том, что это не Япония.

Я был довольно смышленым малым и знал способы противостояния гипнозу. Я смутно помнил о том, что когда-то читал в книге, и решил попробовать худо или бедно применить свои знания.

Способ заключается в том, что нужно самого себя уверить, что ты смотришь на какой-либо объект и вспоминаешь какого-либо человека. Находясь в тот момент в Идзу, я отчетливо представлял себе, что недалеко от нас море, и внушал себе, что, стоя на берегу, смотрю на морскую гладь и вспоминаю маму. Потом я отдавал себя в руки гипнотизерам. Я жутко боялся, но какое-то время это на самом деле срабатывало.

Прошло несколько месяцев. Однажды холодной ночью на берегу моря, куда я пришел на тренинг по медитации, я вспомнил маму. Я вспомнил, что это Япония и меня скорее всего похитили. После этого прошло еще несколько дней. В секте было немало таких людей, как Мино-кун и его сестра, которые были вовлечены во все это вместе с родителями. Я успел привязаться к ним и постепенно тоже стал воспринимать себя членом их семьи. Мать Мино и Тии по каким-то идейным соображениям не жила с ними в одной комнате, а я спал вместе с ними. Мы лежали, взявшись за руки, как три параллельные линии.

Днем к нам приходили различные преподаватели. Мы дискутировали и учились. Взрослые тоже были вместе с нами.

Когда я все вспомнил, поначалу меня охватило смятение, и я чуть не сошел с ума, поэтому несколько дней никому не говорил ни слова об этом. Я потихоньку исследовал свое местонахождение. И когда наконец выстроил, как мне казалось, максимально близкие к истине предположения, я твердо решил бежать.

Думаю, в те дни немудрено было лишиться рассудка.

Я вел борьбу внутри себя.

Человек инстинктивно старается убежать туда, где легко, где нет боли.

Мне не хотелось думать, что люди, с которыми я провожу каждый день, плохие, и мое сознание непроизвольно склоняло меня к мысли, что мои воспоминания ложны. Мне совершенно не хотелось расставаться с Мино и Тии. Если я сбегу и к ним явится полиция, что будет с моими друзьями? Я даже думать об этом боялся. Мне казалось тогда, что мой побег принесет вред и будет только хуже.

Это заграница? Нет, должно быть, Япония. Я родился и вырос здесь, среди этих людей, не так ли? Неправда, меня похитили. Похищение людей — это зло, с этим нельзя мириться. Нет, нельзя сдавать полиции этих добрых людей. Сколько времени я здесь? Очень давно. Моя мама еще жива? Я уже ничего не понимал. Образ, который всплывает в моей памяти, — это моя мама? Нет же. Просто мне очень хочется иметь маму, и это всего лишь моя фантазия... Вот так в моей голове все перемешалось, и меня раздирали собственные сомнения. Моя психика пошатнулась.

Тогда я рискнул посоветоваться с Мино.

Ночью Мино-кун шепотом сказал мне: 'Я думаю, то, что ты говоришь, возможно, так и есть. Точно не знаю, потому что мы с младенчества живем среди этих людей. Однако мне кажется, что тебя действительно похитили. И то, что здесь нет твоей мамы, тоже странно. К тому же это Япония. Без сомнения. Несмотря на то что все, похоже, решили не говорить об этом'.

Мино-кун не знал, что с ними будет, и все же высказал мне свое мнение. В некотором смысле он рисковал своей жизнью, и за это я теперь перед ним в долгу. Хотя и так долго не решался навестить их...

И то, что Тии прикована к постели, и то, что я увядаю на глазах, вовсе не из-за душевной травмы. Все