Втянув воздух, я обернулась. Урод сидел, откинувшись на спинку стула, и листал учебник у себя на коленях. В руке – коричневый пластиковый стаканчик с кофе или с капучино или горячим шоколадом. С чем- то, содержащим какао и сахар. Сладкий. Ароматный. Вкусный. Из автомата в коридоре. Сглотнув, я отвернулась. Хочу горячий шоколад. Крепкое какао с зернышком кофе, молоком и сахаром. Горячий... Я уняла палец, ногтем стучащий по боку клавиатуры. Хочу горячего и сладкого. Коричневого, ароматного, с нежным вкусом какао с молоком или, просто, кофе.

Это выбило из колеи. Этот аромат, разносящийся по всей аудитории. Почему его не выгонят? Почему? Он же может пролить это на книги!

Вычитывая курсач, я стучала ногтем по краю клавиатуры до тех пор, пока запах не приелся. Потом взяла листочки бумаги и вложила в принтер.

Теперь рерайт.

Это просто. Просто переписываешь то, что уже написано, но другими словами. Главное – не выдумывать. Главное, чтобы все факты получаемой статьи совпадали с исходной.

Тихо ударившаяся об косяк дверь заставила вздрогнуть. Поведя шеей, я решила прогуляться. Все органы, что зажаты во мне пока я скрючилась перед монитором, все они мечтают расползтись по привычному для них пространству. Они будто орут мне об этом. Я слышу их. Слышу, как орет кишечник: пройдись! Орут легкие: подыши! Орет желудок: поешь! Орут колени, горло, немеющая задница, глаза... Орет все мое существо. Мне нужно встать и пройтись.

Когда я залочиваю комп и поднимаюсь. Когда я разворачиваюсь к двери. Когда обегаю взглядом кабинет, я понимаю, что осталась в воскресный полдень одна в замкнутом пространстве с уродом, внимательно, не отводя взгляда, наблюдающим за мной. И мне гадко. Мне жалко себя, потому что я не должна быть тут в трех партах от него. Я должна быть в другом месте, где Анька, где все. Я должна быть где угодно, только не здесь. И я ненавижу его и этот комп и эти книги и мудака, нашедшего студентку, которая перепишет несколько статей за копейки. Когда я понимаю все это, я сажусь обратно на стул и начинаю реветь.

Я устала. И у меня ледяные ступни. Я хочу есть. Я хочу сладкого, горячего шоколада из автомата в коридоре. Чтобы он дымился и источал необыкновенные запахи...

Хуже всего то, что он продолжает сидеть там и смотреть. Он никогда не подойдет ни ко мне, ни к любой другой девушке. Он знает о себе достаточно, чтобы прогнозировать реакцию на любое вмешательство в чужое личное пространство. Я не знаю, унижают ли его эти взгляды, эти тихие, почти неслышные выстрелы в спину: «урод» «урод» «урод».

И не хочу знать.

И думаю о нем сейчас лишь для того, чтобы отвлечься от жалости к себе. Чтобы успокоиться. Чтобы, все же, встать. Пройтись. А потом закончить со статьями. Потому что на следующей неделе нужно сдать курсовую...

Поэтому, я просто дышу.

Дышу...

Когда эта рыжая ошибка природы встала надо мной, хотелось прошипеть: «Исчезни, урод». Я подняла лицо, надеясь, что на нем написано все, что я думаю по поводу него и его сочувствия. Он не подходил ближе двух метров. Когда я подняла лицо, спросил своим высоким вибрирующим голосом, будто открыл тяжелые старые ворота с проржавевшими петлями.

- Может, кофе?

Я сглотнула, не понимая. Он со мной заговорил? Просто взял и осмелился со мной заговорить? Предложить мне кофе? Наблюдать сверху, как я реву?

Как он посмел? Просто заговорить с кем-то, кто его презирает. Считает его уродом. Как он мог просто спросить меня о чем-то? Разве, он не чувствует к себе того же, что и мы все к нему? И, разве, он не чувствует к нам всем то же, что и мы к нему?

Не меняясь в своем омерзительном лице, он развернулся и пошел к двери. Я вытерла щеки, поднимаясь. На улице было солнечно и пусто. На улице было холодно и гадко. На мутную серо-голубую улицу падали отвратительные призрачно-желтые лучи солнца. Это как его глаза... Невзрачные, бледные, тусклые глаза в кольце желтых ресниц. Я отвернулась от окна.

Дверь тихо хлопнула, впустив урода с маленькой коричневой пластиковой чашечкой. Тут же запах, что сводил мои мысли судорогами пару часов назад, заполнил нос, горло, проник в легкие, уже расшифровавшись в нечто томительно-привлекательное.

- Горячий. – Сказал он, протягивая мне стаканчик.

Я не могла сделать вид, что не беру. Руки протянулись раньше, чем я смогла одернуть себя. Я не смотрела на него. Я смотрела только в бежевую пенку на поверхности и вдыхала аромат. Вдыхала, вдыхала и вдыхала. Как будто у меня вместо легких был газовый баллон, и я могла сохранить этот аромат в себе. Законсервировать. На потом.

Отвернувшись к окну, я обхватила стаканчик двумя ладонями. Распространяясь по поверхности ладоней, боль притупляется. Постепенно, медленно боль проникает все глубже, сквозь кожу и мышцы, к самым костям. Это терпимо, если шевелить пальцами. Это наказание за то, что я не могу сказать ему «спасибо». Я не могу сказать этому уроду «спасибо» за чашку кофе, о которой мечтала последние часы.

Подув, я снова вдохнула. Слишком горячо, но если притронуться лишь губами...

Когда за спиной тихонько хлопнула дверь, я вздрогнула. Обернулась. Я осталась одна. Он ушел.

Стало спокойно. Останься он здесь, я испытывала бы чувство вины из-за того, что не могу поблагодарить. А так, он просто ушел. Будто и не было его. Вот, и хорошо. А мне работать надо...

5.

 «Ты куда пропала? Мы в Винстриме» - сказала SMS. Подняв взгляд на последнюю, третью статью, я сжала телефон.

Я забыла, что у Аньки День рождения или я не хотела помнить, что у Аньки День рождения? Именно это она мне сказала вчера утром...

Она сказала: Курсач горит. Не успеваю.

Она подразумевала: Ты не можешь подарить мне ничего, кроме этого...

Она не произнесла это вслух, но она сказала. Я хотела об этом забыть. Я почти забыла.

На улице еще светло. Они в «Винстриме». Они празднуют ее День рождения. И спрашивают, где я? А я тут. И мне еще немного. А потом нужно писать свою курсовую. И, судя по всему, еще работу Аньки. И все это на этой неделе. До пятницы.

Я посмотрела на текст. И продолжила переписывать историю эволюции Porsche. 1948, 1951, 1954, 1955, 1959, 1961, 1963, 1968, 1969... 1996, 2002... Впервые в истории Porsche был выпущен четырехдверный автомобиль с полнофункциональными задними сидениями. Ведь, «полнофункциональный» может являться синонимом «полноценный»? Если мой желудок полнофункционален, является ли он полноценным? Хрен с ним. Пусть эти чертовы сидения будут полнофункциональными...

Уже смеркалось, когда я вышла на улицу. До «Винстрима» три остановки на метро. Мы там проводим время иногда. Анька чаще, чем я. Все они чаще, чем я. Можно доехать на автобусе. Днем это дольше из-за пробок. Сейчас это займет вечность. Даже до метро дойти пешком быстрее, чем ждать хоть какой-то транспорт. И полезнее.

Зайдя в «Винстрим» я прошла сквозь рамку.

- Вашу сумку. – Сказал охранник. Я бывала здесь, и он видел меня раньше. Но это была его работа, а потому я, просто, распахнула сумку. А он, просто, кивнул. На второй этаж. Слева сцена, перед ней – танцпол. Справа столики. Мои сидят посередине, сдвинув три маленьких столика.

Анька - блондинка. У нее длинные волосы, которые по праздникам она завивает щипцами. Она милая и приятная. Очень симпатичная. Не худая. Не высокая. Не глупая. Не бедная. Она просто девчонка, с которой