— И с ней не разговариваю, — мрачно ответил рабочий. — О чем мне с женщинами разговаривать?

— В пятницу ты садился в поезд?

— Ну, само собой, не побегу же я за ним.

— А где ты сел? В какое купе?

— Я не захожу в купе. Я сел на ступеньки вагона.

— А кто-нибудь из знакомых там был? Кто-нибудь видел, что ты там сидишь?

— Откуда я знаю, кто меня видел, — ответил Шутев. — У меня на спине глаз нет. Я сидел там, выкурил две сигареты.

— А с какой стороны вагона ты сел — с левой или с правой?

Шутев с недоумением посмотрел на него, потом ответил все так же кратко.

— С правой. А какое это имеет значение?

— Для меня имеет… Ваша станция с левой стороны железнодорожной линии, ведь так?

— Раз ты знаешь, зачем спрашиваешь?

— А где ты сошел с поезда?

— Как где, в Гулеше.

— Слушай, Георгий, не заставляй меня вытаскивать из тебя слова клещами. Расскажи, где ты потом был, что делал.

Что-то странное произошло со стеклянными глазами Шутева. Нельзя сказать, что выражение глаз изменилось, они просто неожиданно потемнели.

— Потом? — спросил он, не мигая.

— Да, потом, — нетерпеливо кивнул Димов.

— Что я делал? Ничего я не делал. Сошел с поезда, перешел линию и направился вверх по холму, что напротив станции. В этот день мне нужно было накопать немного картошки.

— А где?

— Несколько лет назад нам дали участок. Хорошая земля, вода есть, часть я засадил люцерной, а другую картошкой. Картошка нам подспорье, а то денег не хватает. А люцерну я скашиваю на корм корове. У нас корова есть, — лицо его вдруг оживилось. — Маленькая, но молока дает много. А без коровы я даже и не знаю, как быть.

— И как далеко этот участок от станции?

— Далековато, больше получаса ходьбы, даже если быстро идти. Потом я накопал картошки, сложил в сумку и вернулся домой.

— И никто не видел, как ты входил в село?

— Так ведь темно было, на нашей улице ламп нет, может, кто-нибудь и видел, откуда мне знать.

Шутев снова замолчал. Димов молча смотрел на него.

— Вопросы есть? — обратился он к Паргову.

— Послушай, Георгий, ты был на поле, когда уже стемнело. Как же ты смог разглядеть, где там растет картошка, и чем ты копал? Ведь мотыгу вроде бы с собой в поезд не берут.

— Так я руками выкопал. Что стоит выкопать несколько кустов руками?

И он показал свои руки с большими кривыми черными пальцами, похожими на крюки из кованого железа.

— Ну и сколько кустов ты выкопал?

— Три куста.

— Но зачем тебе нужно было рыться там, как поросенку, В темноте? Почему ты не послал жену днем, не такой уж это «труд — выкопать несколько кустов картошки.

— Она не может, — просто ответил рабочий. — Она парализована.

Паргов смущенно замолчал.

— А с пятницы ты не был на своем участке?

— Нет.

Димов нажал кнопку звонка. В комнату вошел милиционер.

— Отведите его в дежурку, — распорядился Димов. — И подождите там…

Шутев с трудом поднялся, словно на плечах у него был мешок цемента. Шаги его прозвучали тяжело, дверь затворилась. Димов никогда не чувствовал себя таким расстроенным после допроса.

— Мне кажется, он говорит правду, — сказал он. — И все же формально алиби у него нет.

— Действительно, нет.

— Но и улик нет. Я бы его отпустил.

Паргов в замешательстве помолчал, а потом сказал:

— Это непорядок, товарищ Димов. У такого скрытного человека знаешь что может быть за душой? Мрак! И я тебе по правде скажу, до допроса он мне казался более обыкновенным.

— Хорошо, что ты предлагаешь? — нетерпеливо спросил Димов.

— Временно задержать его, пока мы не выясним других обстоятельств. А вечером поедем оба в Гулеш и посмотрим, кто сходит с левой стороны поезда, кто с правой, и вместе с ним пойдем на его участок. Я хочу видеть, как он выкапывал эти кусты руками. На месте видно будет, копали там или рыли… И хотя, по моему мнению, это не алиби, мы его отпустим…

— Хорошо, — кивнул Димов. — И поговори с его женой, но так, чтобы он не знал, разумеется. А сейчас пойди возьми разрешение у прокурора.

Когда Паргов вернулся в комнату, у стола сидел его однофамилец. Это был человек небольшого роста, немного испуганный, с быстрыми, живыми, хитрыми глазками.

Димов уже уточнил день, который их интересовал. Паргов сел на свое место и открыл записную книжку.

— Итак, в пятницу ты сел, как всегда, в поезд. И где ты вышел?

— Подожди, — ответил слесарь, — на этот раз я вроде бы вышел в Косере.

— Что значит «вроде бы»? Ты должен вспомнить совершенно точно.

— Да, именно так и было — я вышел в Косере, — покачал головой слесарь.

— Дело у меня там было.

— Какое дело?

— Да я заказал Сандо, краснодеревщику, буфет для кухни. И он мне сказал:

«Приходи в пятницу после работы. Будет готов, ты его оплатишь, а заберешь когда сможешь». И я ему поверил, даже деньги приготовил, но, когда пришел к нему, его не было.

— А где его мастерская?

— Недалеко от станции. Он дома работает. Вышла его жена. «Нет его», — говорит.

«Как это нет? — спрашиваю. — Ведь он же мне обещал». — «Раз он тебе обещал, — говорит, — иди ищи его». — «Где это я буду искать?..» Известно, пошел я в пивнушку — там его нет. Я в клуб, там есть буфет. Сандо нигде нет. Повертелся, повертелся и направился на станцию. В половине девятого есть пассажирский поезд, с ним я вернулся в село.

— Подожди, не спеши, когда ты пришел на вокзал?

— Ну, наверное, около половины восьмого. Делать было нечего, я сел на лавочку и стал ждать.

— А почему ты не подождал, скажем, в пивной? Ведь на станции пришлось скучать целый час.

— Да я небольшой любитель выпивки, — ответил слесарь.

— Ну, взял бы в буфете кофе.

— Это мне и в голову не пришло. Мы не привыкли к кофе, я его даже не покупаю.

— Раз ты не пьешь кофе, дело твое плохо, — в сердцах сорвалось у Димова. — Ты знаешь, что такое алиби?

— Знаю, — в замешательстве сказал слесарь. — Вы что это, о Дыбеве?

— Да, именно о Дыбеве! Он выходит в Косере, и ты выходишь за ним следом. В семь часов двадцать минут его убивают на дороге. Где ты был в это время — вот что меня интересует! Я не хочу тебя втянуть в беду, но если бы ты в это время был с кем-нибудь, если бы кто-нибудь тебя видел, значит у тебя есть алиби. А у тебя нет…

Губы у слесаря задрожали.