Следующие три дня Димов провел в полном бездействии. Он рано просыпался в чистой, пахнущей мылом комнатке, терпеливо делал свою утреннюю гимнастику, потом спускался в маленькую кухню к хозяйке. Там, как всегда, его ждали большая чашка свежего молока, тарелочка с медом, поджаренные ломтики хлеба. Завтракал он обыкновенно один, но однажды пришел Дойчинов с мокрыми от поливки ногами.

— Пойдем, посмотришь мои цветы, — обиженно сказал он. — Ведь таких специалистов, как я, немного.

Было очень странно, чтобы подполковник милиции был специалистом по цветам, но факт оставался фактом. Оказывается, прежде чем уйти в партизанский отряд Славчо Трынского, он работал в управлении садов и парков Софии. Там он считался хорошим специалистом, любил и знал цветы, многие софийские богатей ценили его как специалиста-садовода.

— Я даже во дворце работал, — улыбнулся он. — Под личным руководством царя.

— Не думаю, что ты написал об этом в своей автобиографии, — пошутил Димов.

— Напротив, написал, и из-за этого вначале у меня даже были неприятности. Товарищи считали, что я должен был воспользоваться случаем и треснуть его мотыгой. Но, как бы там ни было, я никогда не забуду, какие георгины были в дворцовом саду. У нас георгин считают простым цветком. Правильно, конечно, но это ведь не настоящий георгин. А в царском саду, что и говорить, были действительно замечательные георгины. Их прислал в подарок японский император.

После завтрака они вышли в маленький дворик за домом. Дойчинов огородил его высокими стенами, и получился какой-то райский уголок — и во сне не привидится, что можно встретить его в таком маленьком скучном городке. Цветов было так много, и они сияли такой свежестью, что Димов на миг растерялся. Больше всего тут было хризантем и георгинов, но некоторые из цветов он видел впервые.

— Это же просто невероятно! — воскликнул Димов.

— Ну, разве я тебе не говорил? — ответил Дойчинов со счастливой улыбкой. — Посмотри-ка на этот ирис. Ничего подобного я не встречал даже в каталогах. Это уникальный экземпляр, за него английская королева отдала бы мне бриллиант из своей короны.

— А откуда он у тебя?

— Я его сам вывел. От несортового цветка, который нашел в самом обычном сельском доме в Созополе. Как-нибудь я расскажу тебе его историю…

Но настоящей гордостью Дойчинова были орхидеи, которые пестрой завесой покрывали северную стену. Их густой сладкий аромат был настолько силен, что Димов почувствовал, как у него закружилась голова.

— Десять лет над ними трудился, — сообщил Дойчинов. — Большинство — малоазиатские сорта, которые я купил на ярмарке в Измире. А эта «собачка» — чисто болгарская, разумеется, облагороженная. Тоже неизвестный сорт. Если бы я его показал на какой-нибудь выставке цветов в Ницце, можно считать, что премия была бы у меня в кармане.

— Почему же ты его не покажешь? — спросил Димов, отходя подальше от благоухающей стены.

— Жду, когда выйду на пенсию.

Придя в участок — в нагретую солнцем, пахнущую пылью комнату, — Димов долго чувствовал себя подавленным и расстроенным. Он все никак не мог понять, как это Дойчинов сочетает два дела. Наверное, все-таки по-настоящему он занимался только цветами. Теперь, после ошеломляющих красок, Димову все казалось жалким. И еще более жалким представилось дело, которым он был занят. Неужели на этом свете можно убить бедного железнодорожника из-за маленькой пачки денег? Сейчас эта гипотеза, на которой он строил все, показалась ему совершенно невероятной.

Его вывел из задумчивости телефонный звонок.

— Вас вызывает Перник…

Это был майор Жечев, один из опытнейших криминалистов в окружном управлении.

— Послушай, Димов, в архиве нашлось интересное дело. Я посылаю его тебе под расписку. И прошу, как только посмотришь, верни.

— Будь спокоен, в таких делах на меня можно положиться.

— Ну, чего-нибудь добились?

— Совсем ничего…

— Подумай, может быть, доктор Станчев не так уж и не прав. Может, убийца в самом деле психопат?

И майор Жечев положил трубку, не попрощавшись. Внезапно гипотеза, казавшаяся ему прежде невероятной, представилась Димову возможной. А может, действительно это какой-нибудь сумасшедший? Тогда, без сомнения, найти преступника будет гораздо сложнее и труднее.

Бумаги из Перника доставили после обеда. Димов внимательно прочитал их.

Относились они к вооруженному нападению на молодежный трудовой лагерь весной 1951 года. Обстоятельства не были достаточно выяснены. Неизвестные проникли в лагерь с тыла, где возле калитки на посту стоял вооруженный часовой. Лампа над калиткой не горела, видимо, перед этим она была умышленно разбита. Преступник, воспользовавшись темнотой, подполз к постовому и убил его, ударив тупым предметом. Впоследствии нашли этот предмет — самый обычный деревянный кол. В документе не было точно сказано, что, в сущности, представляет собой «самый обычный» кол. Потом в лагерь проникли, по всей вероятности, трое. Очевидно, они хотели взорвать палатку командира, но на пути к ней бандитов кто-то спугнул.

Последовали взрыв гранаты, револьверные выстрелы. Граната была брошена в ближайшую палатку: двое убиты на месте, шестеро ранены. Караульные тут же прибежали на помощь, завязалась перестрелка, но преступники сумели скрыться.

Позднее были найдены гильзы, осколки гранаты, но и насчет этого в документе отсутствовали какие- либо подробности. Следствие не привело ни к чему, поскольку следы терялись в направлении югославской границы.

Димов, морщась, прочитал этот довольно легкомысленный документ и запер его в ящик. Он очень хорошо понимал, что нападение было совершено какой-то местной бандой. И все же предположение, что оба нападения были делом одного и того же лица, только на основании орудия убийства показалось ему наивным. Действительно, чаще всего убивают ножами, но, случается, и колами. Даже если убийство было совершено одним и тем же лицом, документ ничем не подкреплял это предположение.

Общие необоснованные доводы более чем десятилетней давности были не в состоянии хоть чем-то помочь следствию, которое вел сейчас Димов.

Самыми досадными Димову казались часы обеда. Это стало для капитана настоящим мучением. У Димова был чудесный аппетит, его желудок мог переварить даже гвозди, но не способен был усвоить еду, которую подавали в городском ресторане.

— Товарищи, вы что, на машинном масле готовите? — спросил он как-то официанта.

— Откуда мне знать, может, и на машинном, — равнодушно ответил тот.

— А ты тут питаешься?

— Здесь, где же еще…

— Ну, ты герой.

Официант не понял шутки, только пренебрежительно пожал плечами. Эти избалованные приезжие — в конце концов, чего они хотят: неужто готовить для них на настоящем масле?

На четвертый день начали поступать результаты проверки, и вечером Паргов сделал исчерпывающий доклад. Оказалось, что в тот день из ста шестнадцати владельцев проездных билетов в поезде ехало сто двенадцать. Четверо были в отпуске или больны. Кроме того, получены сведения еще о четырнадцати пассажирах, которые ехали по разовым билетам. Среди них восемь женщин, а у шестерых мужчин бесспорное алиби.

— Ну-ка, давай разберемся, что ты считаешь бесспорным алиби, — прервал его Димов.

— Это означает, что каждого из них видели в поезде, на станции или на дороге не менее двух человек. А теперь самое важное. Из всех, кто ехал поездом, только у четверых нет алиби. И у всех четверых, по моему мнению, случаи довольно сомнительные. Кроме последнего, может быть.