— Может, не тебе выпадет.
— А если вам, дорогуша? Плевое дело!
— Махнул рукой, и все.
— Поймает — скажете: хлопнул по спине. Как говорится, незадача.
Доводы эти, при всей их разумности, не убедили сэра Криспина; ему по-прежнему казалось, что он играет главную роль в особенно жутком кошмаре. Они его не убедили; убедила — угроза.
— Хорошо, — тихо и хрипло сказал он.
— Молодец! — одобрил Джерри, и Чиппендейл с ним согласился.
— Тогда бросайте монетку, — сказал он. — Бросаю — я, кричите — вы, дорогуша. По старшинству.
— Орел, — проговорил сэр Криспин.
— Решка, — сообщил дворецкий.
— Да, не повезло, — посочувствовал племянник — Ну, я съезжу в Лондон, ознакомлю дядю Уилла с последними новостями.
И он удалился, а Чиппендейл напутствовал новичка в трудном деле полисменомахии:
— Читали про такого индейца, Чингач… как его? Ладно, не в том дело. Значит, этот индеец ходит, что называется, бесшумно, сучок не скрипнет. Вот так и вы, дорогуша. Дурак-то ваш Симмс дурак, а слух у него — что надо. Вчера, к примеру, в «Гусе», говорю я одному типу: «Глянь, туша явилась!», так это на ухо, — а он, гад, услышал. Нет, это надо же! Скажи священнику: «Окрести ребеночка Чингачгук» — что он запоет? Да кликнет полицию. Значит, насчет полиции: у нашей туша будь здоров, пихайте хорошо, дорогуша. Р-раз, нава-ли-лись!..
И с этим бодрящим криком Чиппендейл удалился, оставив хозяина в раздумье.
Берни вернулась от викария не такой веселой, как обычно. Викарий принял ее лучше некуда, кормил, поил, а она все равно не веселилась, поскольку думала о том, как странно проводит время Дж. Г. Ф. Уэст.
Конечно, могло случиться, что молодые англичане сплошь и рядом сидят в шкафах; и все же ей казалось, что тут случай особый. Тогда вставал вопрос: здоров ли Джерри? Скорее — нездоров, то есть спятил, а это неприятно, ибо за их короткое знакомство она к нему привязалась.
Перейдя к более приятной гипотезе (английский юмор), она сразу отвлеклась, завидев Криспина. Шел он к озеру, на ее оклик — оглянулся, и выражение его лица возродило в ней подуснувшие материнские инстинкты. С таким лицом, строго говоря, вообще не передвигаются. Покойный мистер Клейберн выглядел в этом роде после Нового года, наутро.
— Криппи! — закричала она, — Ой, Господи! Что с вами? Просто утопленник какой-то.
Действительно, баронет напоминал мертвое тело, пролежавшее в воде достаточный срок. Время не утишило страха, напротив — прибавились угрызения. Зачем, зачем взял он у брата двести три фунта шесть шиллингов?! Зачем просадил сотню на лошадь?! Половина несчастий — от лошадей, другая — от орлянки.
Такие мысли непременно отразятся на внешности; и жалость, которую Берни испытывала к Джерри, мигом переметнулась на него. А что такого? В конце концов Джерри — просто знакомый, тогда как трагического баронета она уже полюбила. Он — такой нежный, такой ранимый, такой беспомощный! Словом, полюбила, и все.
— В чем дело, Криппи?
Сэр Криспин молчал. Он был не очень умен, но все же понял, что миниатюру упоминать нельзя. Больше всего на свете ему хотелось облегчить душу перед этим ангелом — но как?
И тут он догадался: надо чуть-чуть подправить факты. В конце концов дипломаты только так и делают!
— Чиппендейл меня шантажирует, — проговорил он.
— Криппи, не бормочите! Я услышала: «шантажирует».
— Так я и сказал.
— Господи! Вы сделали что-то плохое?
— Нет-нет, что вы! Он кое-что от меня требует, грозится, что выдаст себя гостям.
— А это плохо?
— Ужасно. Они уедут.
— Вы же их терпеть не можете!
— Они платят.
— А чего он требует? Денег?
— Нет. Чтобы я толкнул констебля в воду.
Берни нахмурилась — в отличие от Веры Апшоу, она не боялась морщин — и сурово сказала:
— Криппи, не смейтесь надо мной!
— Что вы, что вы!
— Чушь какая-то! Констебля — в воду! Зачем это ему?
Перевалив через самое трудное, сэр Криспин обрел легкость речи. Напомнив, как ссорятся эти двое, он перешел к былым угрозам («собью спесь») и коснулся обстоятельств, связанных с горением ног.
— Сидит и мочит в воде.
— Понятно, понятно!
— Толкнуть-то легко…
— Легче легкого!
— … Но…
— Но вы не хотите.
— Да, да.
— Понятно. В вашем положении! Вы — судья или что-то в этом роде?
— Мировой судья.
— Вот видите! Если вас поймают, придется судить себя самого. Нет, ни в коем случае! Сделаем иначе.
— Как?
— Я его толкну. Вы хрупкий, я — потяжелее. Мигом бухнется! Ну, вот и хорошо. Теперь успокойтесь, отдохните.
Когда она это сказала, сэр Криспин познал любовь. Раза два он влюблялся — вспомним суды, — но ничего подобного не испытывал.
Установив по расписанию поездов, что последний из них отбыл в Лондон двадцать минут назад, Джерри вернулся в библиотеку, резонно полагая, что в отсутствие Джейн можно побыть и там.
Чувствовал он себя превосходно. Последние сомнения ушли, препятствия — пали. Осталось толкнуть полисмена в воду, на что в конце концов способен и дядя Криспин.
Такие мысли, подкрепленные дядиной сигарой, даровали ему благоволение ко всему сущему, и, когда вошел Гомер, он приветливо улыбнулся. Они почти не общались, но, как-никак, юрист принадлежал к роду человеческому, а значит — вызывал умиление, которое вызвал бы сейчас и сам Чиппендейл.
Зная по опыту, что Гомер интересуется погодой, Джерри о ней и заговорил.
— Привет! — сказал он. — Какая погода, просто прелесть!
— Да, — отвечал Гомер.
— Солнце сияет!
— Да.
— И это надолго! Говорят, область высокого давления распространилась на всю страну к югу от Шетландских островов. Здорово, а?
— Да. А где сэр Криспин?
— Пошел прогуляться. Он вам очень нужен?
— Да. У меня мышь.
Джерри пожалел дядю. Как его мучают, однако! То мышь, то труба, то запах какой-нибудь. Тяжело.
