красноречии.
— Чихала я на Траута! Он нам чуть жизнь не испортил. Ну, не хочешь, не скажу. Важнее вот что: много ли значат для тебя деньги?
— Деньги? Смешно. Тлен, я их часто называю. Суета сует.
— Если бы у меня их не было, ты бы все равно на мне женился?
— Не задавай идиотских вопросов.
— Значит, женился бы?
— Конечно!
— Это хорошо. У меня их нет.
— Нет?
— Нет.
— Куда ж они делись? Нельзя просадить со вторника двадцать пять тысяч.
Салли вежливо, но печально улыбнулась.
— Мистер Николз тебе говорил про это наследство?
— Да, Я сказал, что люблю тебя, а он говорит: «А, наследницу!» Кто-то тебе оставил деньги.
— Мисс Карберри. Помнишь, я у нее работала.
— Как же, помню. Эта, против табака.
— Вот именно. Оставила деньги под условием, чтобы я не курила. Дафна — сыщица, она за этим следит. Я старалась.
— Одобряю. Но подозреваю, что это еще не все.
— Именно. Сейчас я закурила.
— Когда тут рыщет вырвиглаз!
— Она не рыскала, в том-то и дело. Она ушла и забыла портсигар. Вот тут, на столике. Я сижу, волнуюсь, а он — лежит.
— И ты его взяла?
— Взяла.
Джо понимающе кивнул.
— Как и любая на твоем месте. А она вернулась?
— Да.
— Так я и думал. У нас, драматургов, особое чутье. Кстати, о драматургах…
— На работе она — кремень.
— …значит, о драматургах…
— Казалось бы, мы подружились, можно и посмотреть сквозь пальцы, но у нее работа выше дружбы.
— Похвально. Да, так драматурги. Лльюэлин хочет экранизировать мою пьесу.
Салли издала звук, который у менее прелестной девушки назвали бы визгом.
— Что ж ты раньше не сказал! — вскричала она.
— Как-то не пришлось.
— А я страдаю, страдаю…
— Очень полезно для надпочечников.
— Эти киношники много платят, да?
— Нет слов.
— Мы обойдемся без моих денег.
— Перебьемся.
— И ты не будешь обижаться, что жена богаче.
— Именно. Где муж, там и деньги. Спроси любого.
— Ах, amour propre, amour propre.[44]
— Нет, что за блеск! Какая жена! Наверное, ты была во Франции. Скажем, плавала в Булонь.
— Да, точно.
— Не заметила такого Бингема?
— Вроде бы нет.
— Заметила бы, не забыла бы. Он упал в воду. Прости, я отвлекусь на минуту.
— А что?
— Позвоню Лльюэлину, в больницу.
— Он заболел?
— Нет. Прячется от Веры Далримпл.
Разговор оказался коротким. Джо произнес: «Лльюэлин? Это Пикеринг», и держал трубку около минуты, после чего повесил.
Салли растерялась, а увидев его лицо, в ужасе вскрикнула:
— Джо! Что случилось?! Джо криво усмехнулся.
— Как бы помягче сказать…
— Говори прямо!
— Будет шок.
— Ладно, говори!
— Лльюэлин меня выгнал. Пьесу не берет.
— Почему?
— Бес его знает! Он сказал: «Ах, Пикеринг? Вас-то мне и нужно. Вы уволены. Вашу собачью пьесу я не беру».
— И все?
— Нет, не все. «Убирайтесь туда, где жили!»
— Что же ты ему сделал?
— Ничего.
— Раньше он сердился?
— Наоборот. Он меня очень хвалил. Эта Вера звонила, что придет, а я предложил лечь в больницу. Он меня так благодарил, слеза прошибала.
— Ничего не понимаю!
— А я понимаю. Дурная полоса. Пошли беды. Что ни начну — все не так.
— Не все. Мы вот встретились.
— Но пожениться не можем.
— Почему это? Можем, еще как!
— На что мы будем жить?
— У меня есть работа.
— А у меня нет.
— Найдешь.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, и все. Ладно, пошли в ресторан. Мы еще там не были. Перевези обратно вещи — и к «Баррибо»!
Войдя в обиталище Лльюэлина, Джо услыхал телефонный звонок и пожалел, что у него нет душехранителя.
— Да? — сказал он, подняв трубку.
— Это ты, Джо?
— Это ты, Джерри?
— Ну, как?
— Порядок.
— По моему расписанию?
— Вроде, да.
— Схватил?
