— Нет.

— Он был прав, знаешь ли. Угодил в самую точку. Твой метод ни к черту не годится. Я говорила с Кей. Она тебя любит, Джо.

— Что?

— Она сама мне сказала, совершенно однозначно. Формулировку я, конечно, не помню, но смысл высказывания заключался в том, что в твоем присутствии она не чувствует земного притяжения. Если это не любовь, то что?

Джо засуетился.

— Билл, если ты меня дурачишь…

— С какой стати! Зачем мне это надо? Она тебя любит, уверяю. Ты — сливкив ее кофе, ты — соль в ее жарком.[12] Но она опасается… не решается… Словом, она тебе не доверяет.

— Почему?

— Потому что ты все время дурака валяешь.

— Это от робости.

— Я тоже ей так сказала, но она не поверила. Она считает тебя беспечным мотыльком, порхающим с цветка на цветок и пьющим нектар. Ты пьешь нектар?

— Нет, не пью.

— С девушками не гуляешь?

— Конечно, нет.

— А зачем тогда тебе красная записная книжка с номерами телефонов?

Если бы она вдруг залепила Джо пощечину, та не произвела бы большего эффекта, чем последний вопрос. Когда человек получает внезапную пощечину, он морщится, широко раскрывает глаза, краснеет, разевает рот и остается с отвисшей челюстью. Все это произошло с Джо.

— Красная книжка? — пролепетал он.

— Красная книжка.

— Маленькая красная книжка?

— Маленькая красная книжка.

— Маленькая красная книжка с номерами телефонов?

— Маленькая красная книжка с номерами телефонов. Ощущения человека, получившего неожиданный удар, развеялись. Джо пришел в негодование. В нем заговорила оскорбленная добродетель.

— Что за свистопляска вокруг моей красной телефонной книжки? — с жаром спросил он. — У каждого нормального мужчины есть такая книжка. Их теперь начинают заводить еще с детского сада. Кей все прекрасно известно про эту несчастную книжку. Когда мы с ней последний раз сидели в ресторане, я подробно объяснил, что не надо придавать тому существенного значения. Я сказал, что это следы бурно прошедшей молодости, ничего больше. Я уж и имена-то перезабыл по большей части. Они ничего для меня не значат, ничего.

— Меньше, чем пыль под колесами твоего кабриолета?

— Гораздо меньше. Я бы не стал звонить ни одной из них, даже выполняя последнюю волю умирающей бабушки. Это призраки. Тени. Фантомы.

— Эфир.

— Да, эфир. Послушай, Билл. В целом мире для меня не существует никого, кроме Кей. Она — нечто совершенно особое. Пусть передо мной продефилируют в купальниках Елена Троянская, Клеопатра, Хеди Ламар[13] и La Belle Dame sans Merci, я даже не свистну им в след.

Безыскусное красноречие тронуло Билл до глубины души.

— Ну что ж, звучит убедительно. Подводя итог сказанному, можно заключить, что ты невинен, как ягненок.

— Или еще более.

— Хорошо. В таком случае тебе остается только одно — изменить манеру общения. Сам видишь, шутовство не проходит. Сведи репертуар Боба Хоупа до минимума. Есть два способа завоевать девичье сердце. Первый — изображать патриархального мужчину, пещерного человека и брать ее сердце грубым натиском. В качестве иллюстрации могу привести образ, который я создала для журнала «Страсть». Это такой охотник, всадник, стрелок, который в припадке страсти хватал свою подругу за волосы и таскал по комнате, скрежеща зубами. Вот один пример.

— Я не смогу таскать Кей за волосы по комнате.

— Однако это изысканная форма внимания. Она могла бы произвести переворот в ваших отношениях. Девушке в моем рассказе это нравилось. «Джеральд, Джеральд, — повторяла она, — ты сводишь меня с ума!»

— Нет, не годится.

— Ладно, с волосами оставим. Впрочем, ты мог бы хватать ее за плечи и трясти как грушу.

— Нет, и это не по мне.

— Да почему?

— Потому что.

— С тобой не сговоришься, — вздохнула Билл. — Ты не хочешь идти на компромисс. Забыл, наверное, лозунг «Суперба-Лльюэлин»: «Служи и сотрудничай».

Она достала из кармана пакетик «Микки Финна» и задумчиво подбросила на ладони.

— Что это у тебя? — спросил Джо.

— Лекарство. От бессонницы. Ну, если не желаешь быть пещерным человеком, давай испробуем второй способ — не силу, а слабость. Мы растопим ее сердце. Ты должен вызвать сочувствие и жалость.

— Уточни, пожалуйста.

— Все очень просто… Горло пересохло от бесконечных разговоров. Давай освежимся.

— Неплохая мысль. Шампанского?

— Пожалуй. Средство испытанное.

Билл направилась к подносу, наполнила бокалы и незаметно бросила в тот, что предназначался Джо, подарок приятеля-бармена с Третьей авеню.

— Значит, надо устроить так, чтобы она тебя пожалела.

— Как же?

— Проще простого.

— Это ты уже говорила.

— Повторение — мать учения. Помнишь стишок: «В те дни, когда в доме родимом я рос…

— …безмолвный, печальный и робкий до слез». Помню, декламировал в детстве.

— У тебя, наверное, здорово получалось. У меня почему-то жалостливые стихи плохо звучат. Раз ты это все помнишь, значит, знаешь, как отзывчиво женское сердце на чужое страдание. Немножко боли, капля страдания — и девушка на глазах превращается в ангела. Хрестоматийный сюжет.

— Ну так что?

— В данном случае в ангела следует превратить Кей. Я уверена, что если та, которая сейчас режет в кухне бутерброды, вернувшись сюда, застанет тебя распростертым на полу без чувств, сердце ее растает, как сахар в чашке чая. Она бросится на твое бездыханное тело и оросит неподвижное лицо горючими слезами. Вот что сделала бы Кей, если бы, придя сюда, нашла тебя распростертым без чувств на полу.

— А с чего вдруг я бы распростерся без чувств на полу? Билл понимающе кивнула. Рыбка клюнула.

— Надо подумать. Допустим, Фиппс в припадке пьяной ярости двинул тебя той бутылкой, которую он прижимает к груди, как мать — младенца.

— Но он же не двинул!

— Правда. Тогда допустим, что я бросила тебе в бокал порошок.

— Но ты же не бросила!

— Тоже правда. Я просто думаю вслух. Выпьем за удачу!