— Придумал, — сообщил он. — Сидит он на этом айсберге и вспоминает поло. Колоссальная сцена! Ясное дело, спорт. Верно я говорю?

— Да.

— Да.

— Да.

Уилмот поспешил кивнуть и удивился, что голова еще держится.

Этот тихий, вежливый, предупредительный кивок успокоил шефа. Он вздохнул с облегчением. Он расцвел. Он начал ясно и громко:

— Итак, одно видение — поло. Нужно второе, в лирическом ключе. Что-нибудь связанное с женщинами. Романтическая нота.

Молодой человек в очках предложил показать, как Деленси продает красивой барышне индейские вышивки бисером, и глаза их встречаются; но где?

Мистер Шнелленхамер стукнул по столу.

— Какие вышивки? Что он, приказчик? Глаза — да, встречаются, но где? В старом саду. Жужжат пчелы, воркуют горлинки, шелестит листва. Ти-хо! Весна, ясно? Красота, ясно? Трава… э… зеленеет. Почки… э-э…

— Краснеют? — подсказал мистер Левицкий.

— С чего им краснеть? Ну, почки…

— Варятся? — проснулся один сценарист.

— Простите, — заметила секретарша, — почки не варят, а тушат.

— Это не те!

— Да-да, конечно, — огорчилась Мейбл. — Тут совсем запутаешься. Почки, птички…

— Будут и птички, — радостно пообещал шеф. — Какие хотите. Особенно кукушка. Такой комический штришок. Значит, сад, он, она, объятие (помните о цензорах!), и вдруг мы слышим «Ку-ку! Ку-ку!» Так?

— Да.

— Да.

— Да.

Киватели готовились кивнуть, когда раздался чистый девичий голос:

— Простите, мистер Шнелленхамер, не так. Воцарилось мертвое молчание. Одиннадцать сценаристов застыли, не веря своим двадцати двум ушам. Мистер Шнелленхамер едва не задохнулся. Такого с ним не бывало.

— Что-вы-сказали? — выговорил он.

Мейбл смотрела на него, как Жанна д'Арк—на инквизиторов.

— Кукушка, — объяснила она, — произносит не «Ку-ку», а «У-ку». Особый звук, между «ъ» и «у».

Сценаристы затрепетали. Многие чуть не плакали. И то — такая слабая, такая юная…

Мистер Шнелленхамер, уже ничуть не радостный, громко дышал носом. Наконец он произнес:

— Вы уволены. Мейбл вспыхнула.

— Это нечестно! — сказала она. — Это несправедливо! Я же признала, что напутала с почками. А кукушки… Да я выступала с этим номером от Орегона до Мэна! Кого-кого, а их я знаю. Не верите — вон мистер Маллинер, он вырос на ферме. Мистер Маллинер, что они произносят?

Уилмот вскочил, глаза его сияли. Да, был миг слабости, он любил Мейбл отчаянно и безумно, но чеки подписывал шеф. Самая мысль о том, что кассир станет не золотым прииском, а просто дядькой с моржовыми усами, едва не привела к предательству. Но это ушло. Глядя на нее, он обрел былую силу.

— Ъ-ку! — вскричал он. — Какие «Ку-ку»? Нет, какие еще «Ку-Ку»? Ясное, четкое «Ъ». Я понимаю, это обычная ошибка, если «кукушка» — значит, так она и говорит. Но нет! Она говорит «Ъ-КУ».

Раздался странный звук. Это Мейбл, разрезая воздух, кинулась в его объятия.

— О, Уилмот! — рыдала она.

Глядя поверх ее волос на магната, родственник мой с удивлением увидел, что тот, вместе с компаньоном, выгоняет всех из комнаты. Сценаристы текли в коридор пенящимся потоком. Вскоре остались только шефы и влюбленные. Мистер Левицкий запирал дверь. Мистер Шнелленхамер направлялся к Уилмоту, заискивающе улыбаясь.

— Ну-ну, — говорил он, равно как и мистер Левицкий. — Я вас понял. Знающему человеку очень тяжелы такие ошибки. Я вижу, вы преданы нашей корпорации.

— И я это вижу, — поддержал мистер Левицкий.

— Вы не способны ей повредить, вам дороги ее интересы.

— Очень дороги! (Левицкий).

— И небольшие тайны, хе-хе?

— Конечно. Тем более теперь, когда он войдет в правление.

— В правление? — удивился мистер Шнелленхамер.

— В правление. Присвоим вне очереди звание… ну, скажем, в ранге зятя.

Мистер Шнелленхамер немного помолчал.

— Верно, — сказал он после недолгой борьбы. — Я прикажу там, пусть составят контракт.

— Вы согласны, Маллинер? — поинтересовался мистер Левицкий. — Вас устраивает эта работа?

Уилмот собрался с силами. Голова трещала, он ничего не понимал — но Мейбл приникала к его груди.

— Д-д… — начал он, и слова ему отказали. Он кивнул.

Внезапно в «Привал рыболова» ворвалась кошка, без всяких сомнений получившая под зад. Вслед за ней ворвались и гневные звуки, в которых мы опознали голос Эрнста Биггза, местного кабатчика. Мы удивились. Эрнст Биггз славился мягкостью нрава. Кто-кто, а он бы не поднял ногу на верную спутницу жизни, к тому же — прекрасно ловившую мышей.

Тьму тайны осветил всеведущий Ром-с-Молоком.

— Он на диете. Из-за подагры.

Мистер Маллинер вздохнул.

— Какая жалость, — заметил он, — что ограничения в еде, столь полезные для тела, плохо влияют на душу.

— Да-да, — поддержал его Ром. — Вот дядя Генри страшно растолстел и…

— Однако, — сказал мистер Маллинер, — иногда диета приносит счастье. Возьмем моего дальнего родственника, Уилмота.

— Это тот, про которого вы рассказывали?

— Рассказывал?

— Да, вчера. Он еще кивал, а потом узнал, что малолетняя звезда — просто карлик, а потом женился на барышне, которую звали Мейбл.

— Правильно, это Уилмот. Однако на Мейбл он тогда не женился.

— Вы же сказали, она упала в его объятия!

— Многие девушки падали в объятия, — отвечал мистер Маллинер, — но оттуда выпадали.

Как вы совершенно верно заметили (продолжал мистер Маллинер), родственник мой был обручен с Мейбл Поттер, что преисполняло его крайним благожелательством или, если хотите, доброй волей. Его сияющая улыбка стала притчей во языцех, сама Луэлла Парсонс посвятила ей несколько строк в соответствующей колонке. Любовь, судя по всему, часто оказывает такой эффект. Уилмот только и мечтал, как бы кому-нибудь помочь, и когда однажды утром мистер Шнелленхамер вызвал его к себе, он решил, что и здесь нужна помощь.

Глава корпорации был мрачен.

— Трудные времена… — сообщил он.

— И все же, — возразил Уилмот, — мы слышим радостный детский смех и птичий щебет.