Сколько раз он взваливал на себя больше, чем мог унести, сколько раз требовал от клиентов невозможного и упорно, несмотря ни на что, продолжал следовать однажды выбранному курсу, заканчивая, в конце концов, оглушительным провалом.

Так что же все-таки заставило его надеяться, что он может перевоспитать Филипа, — искреннее желание помочь или все то же болезненное упрямство, глупая мальчишеская самонадеянность? Он не знал. Провожая Филипа в комнату для групповых занятий, Джулиус вгляделся в него внимательнее: гладко зачесанные рыжеватые волосы, туго натянутая на скулах кожа, настороженный взгляд, тяжелые шаги — Филип выглядел как осужденный, которого ведут на эшафот.

Джулиусу стало жаль его, и, стараясь говорить как можно мягче, он произнес:

—  Знаешь, Филип, групповая терапия — вещь бесконечно сложная, но одно в ней можно предсказать с абсолютной точностью… — Если Джулиус ожидал, что собеседник заинтересуется, его ждало разочарование: Филип не проронил ни слова. Сделав вид, что не заметил, Джулиус продолжил так, будто Филип уже осведомился, что же это такое в групповой терапии «можно предсказать с абсолютной точностью»: — И оно состоит в том, что на первом занятии новичок всегда чувствует себя совсем не так неловко, как ожидал вначале.

—  Я не чувствую никакой неловкости.

—  Ну, что ж, тогда просто прими к сведению — на всякий случай.

Филип остановился перед дверью в кабинет, где они беседовали несколько дней назад, но Джулиус тронул его за локоть и подтолкнул к следующей двери. Они вошли в комнату: с трех сторон от пола до потолка тянулись книжные полки; широкое окно в деревянной раме смотрело на японский садик с изящными карликовыми соснами, каменными горками и узким прудиком восьми футов в длину, в котором плавно скользил золотистый карп. Комната была обставлена просто, по-деловому: прямо за дверью — небольшой стол, семь удобных плетеных кресел, расставленных по кругу, и еще два в углу.

— Ну, вот мы и пришли. Это моя библиотека и комната для групповых занятий. Пока мы ждем остальных, позволь вкратце рассказать правила. По понедельникам за десять минут до начала я открываю дверь, и каждый сам проходит сюда. Я прихожу в половине пятого, и мы сразу же начинаем. Заканчиваем в шесть. Чтобы облегчить мою бухгалтерию, все платят сразу после сеанса — просто оставляешь чек на столе у двери. Вопросы?

Филип покачал головой и, потянув носом воздух, обвел глазами комнату. Оглядевшись, он решительно направился к полкам и, приставив нос к кожаным корешкам, снова принюхался, всем своим видом изображая крайнее наслаждение. Оставшееся время он провел там, стоя спиной к дверям и сосредоточенно изучая содержимое полок.

Комната постепенно наполнялась людьми. Входя, каждый бросал взгляд на спину Филипа. Но Филип ни разу не повернулся, даже не шелохнулся, увлекшись библиотекой.

За тридцать пять лет работы с группами Джулиус навидался всякого. В подобных случаях дело, как правило, обстоит так: новичок, терзаемый сомнениями, пересекает порог и робко представляется членам группы, которые в ответ приветствуют неофита и называют себя. Правда, бывает и так, что молодая группа, наивно полагая, что польза от занятий прямо пропорциональна вниманию, уделяемому каждому члену группы, вначале протестует против появления новичка, но старая, сложившаяся группа никогда не впадает в подобное заблуждение: она понимает, что еще одно занятое кресло не снижает, а лишь повышает эффективность занятий.

Бывает, новички с ходу вступают в дискуссию, однако чаще всего в первый день больше молчат, предпочитая присмотреться к правилам игры и дожидаясь, когда кто-нибудь пригласит их принять участие в разговоре. Но новичок, который даже не считает нужным повернуться к группе? Такого Джулиус еще не видел — даже в психлечебнице.

Да, он явно просчитался, пригласив Филипа. Мало того, что сегодня он должен объявить о своей болезни, так теперь еще и это.

Да что с Филипом такое, в конце концов? Может, он слишком волнуется или стесняется? Нет, это на него не похоже. Скорее всего другое: это была моя идея втянуть его в эту игру, и теперь он пытается показать мне и всей группе, что плевать хотел на меня и на наши занятия. Черт возьми, подумал Джулиус, с каким удовольствием я бы просто плюнул. Ничего бы не делал. Пусть выкручивается, как хочет. Посмотрим, как он станет отбиваться от всей группы. А он очень скоро этого дождется.

Джулиус был не большой любитель анекдотов, но в этот момент ему вспомнилась одна история, услышанная как-то очень давно:

«Однажды утром сын говорит матери:

— Сегодня я не хочу идти в школу.

— Почему?

— По двум причинам: я ненавижу учеников, и они ненавидят меня.

— Есть две причины, по которым ты обязан пойти в школу: во-первых, тебе сорок пять лет, и, во- вторых, ты директор школы».

Да, он уже вырос. Он руководит этой группой, и его обязанность — вводить новых членов, защищать их от остальных и от самих себя. И хотя Джулиус редко открывал встречи, предпочитая, чтобы клиенты сами брали на себя эту обязанность, на этот раз у него не было выбора:

—  Половина пятого, пора начинать. Филип, почему бы тебе не присесть к нам? — Филип повернул голову, но даже не двинулся с места. Он что, оглох? Косит под дурачка? Только после того как Джулиус, энергично вращая глазами, показал ему на свободное кресло, Филип наконец уселся.

Обращаясь к Филипу, Джулиус сказал:

—  Вот это наша группа. Сегодня с нами не будет одного человека, Пэм — она уехала на два месяца. — И затем, повернувшись к группе: — Я говорил вам несколько недель назад, что у нас может быть новенький. На прошлой неделе я встретил Филипа, и он начинает сегодня. — Конечно, он начинает сегодня, подумал Джулиус, что за идиотское замечание. Ну все, больше я ни слова не скажу. Пусть сам барахтается, как знает.

Как раз в этот момент в комнату ворвался Стюарт. По-видимому, он спешил прямо из клиники, потому что на нем был белый больничный халат. Он плюхнулся в кресло, бормоча извинения. Все повернулись к Филипу, и четверо из присутствующих начали представляться: «Привет. Я Ребекка, Тони, Бонни, Стюарт. Очень приятно. Рады тебя видеть. Добро пожаловать. Мы давно нуждаемся в свежей крови — то есть в новом вливании, я хотел сказать».

Пятый, представительный, рано облысевший мужчина с венчиком золотистых волос на голове и грузной фигурой слегка потрепанного футбольного судьи, сказал на удивление тихо:

—  Привет, я Гилл. Прости, Филип, надеюсь, ты не обидишься, но сегодня мне очень нужно внимание группы. Как никогда нужно.

Никакого ответа.

—  Ты не против, Филип? — повторил Гилл. Филип вздрогнул, широко раскрыл глаза и кивнул. Гилл вновь повернулся к знакомым лицам и начал:

— Да, скажу я вам, с моей женой не соскучишься. В общем, ее прорвало сегодня утром, после встречи с доком. Я уже рассказывал, что несколько недель назад аналитик дал Роуз книжку про жестокое обращение с детьми, и теперь она думает, что с ней жестоко обращались в детстве. Короче, это ее идея фикс — как это называется?… идэй фиксэй? — Гилл повернулся к Джулиусу.

— Idee fixe, — немедленно вставил Филип с безупречным французским прононсом.

— Вот-вот, спасибо, — сказал Гилл и, бросив быстрый взгляд на Филипа, негромко добавил: — Ого. Круто. Так вот, — вернулся он к своему рассказу, — у Роуз теперь idee fixe, что ее отец приставал к ней, когда она была маленькой. Вбила себе в голову — и ни в какую. Что ты конкретно помнишь? Ничего. Кто-