Некролог Н.Ф. Каптерева // Русский исторический журнал. Кн. 5. Петроград, 1918. С. 315; Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Роль дуальных моделей… С. 8). Византия и Русь «как бы меняются местами», в результате чего Русь оказывается в центре православного (а тем самым и христианского) мира: Москва становится новым Константинополем (Успенский Б.А. Царь и самозванец: самозванчество в России как культурно-исторический феномен // Художественный язык средневековья. С. 223). При этом в свое время титул царя объединял императора (базилевса) Византии, которому Русь была подчинена в конфессионально-культурном отношении (русская церковь входила в юрисдикцию константинопольского патриарха), и хана Золотой Орды, которому русские земли были подчинены реально: и тот и другой правитель именовался на Руси «царем». В период татарского владычества русская церковь молилась за татарского «царя», т. е. он поминался за богослужением (см.: Прохоров Г.М. Повесть о Митяе: Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Л., 1978. С. 53, 84). Можно предположить, что молитве за «царя» татарского предшествовала до татаро- монгольского завоевания молитва за «царя» греческого, т. е. императора Византии (Успенский Б.А. Царь и самозванец. С. 223). После крушения Византийской империи и падения Золотой Орды (с последующим завоеванием татарских земель) московский великий князь оказывается единственным православным правителем (если не считать Грузии, находящейся на далекой периферии), т. е. единственным независимым правителем православной ойкумены; предполагалось вообще, что есть один только царь в православном мире, это место, которое ранее занимал византийский император, занимает теперь русский великий князь. С другой стороны, ему же принадлежит теперь та территория, на которой ранее владычествовала Золотая Орда. Таким образом, русский царь объединяет в себе царя (императора) Византии и царя (хана) Золотой Орды: семиотически он оказывается преемником греческого императора, а территориально – татарского хана (Там же.). И далее, углубляясь в историю, напомним, что еще в X в. (и даже в XI в.) великий князь киевский носил восточный титул хакан (каган), равнозначный западноевропейскому императору (см.: Новосельцев А.П. Киевская Русь и страны Востока // Вопросы истории. 1983, № 5. С. 17).
306 Там же. С. 12.
307 Там же. С. 17.
308 Там же. (Курсив мой. – М.Б.)
309 Там же. С. 45. (Курсив мой. – М.Б.)
310 Там же.
311 Там же. С. 23.
312 Там же. (Курсив мой. – М.Б.)
313 Там же. С. 45.
314 См. там же. С. 23.
315 Там же. С. 43.
316 И уж наверняка России надобно быть предельно осторожной с Китаем. Хотя его и можно, как уверял знаменитый русский путешественник Николай Михайлович Пржевальский, покорить с горстью солдат, тем не менее: «…параллельно страшит самая мысль глубоко врезаться в тину жизненного строя желтой расы, где сравнительную молодость и энергию, идеалы и творчество России, быть может, ждет медленная смерть» (Там же. С. 47). И потому Ухтомский сочувственно относится (см.: Там же. С. 54) к такого рода утверждениям: Китай – «набальзамированная мумия, изукрашенная письменами и укутанная в шелк» (И. Гердер); китайцы – «слабоумно-варварский народ» (А. Токвиль). «Надобно удивляться, как народы Дальнего Востока, перебирающие в течение тысячелетий все одно и то же, не умерли от монотонности» (крупнейший русский синолог В.П. Васильев) и т. п.
317 Там же. С. 45. (Курсив мой. – М.Б.)
Там же. С. 49. (Курсив мой. – М.Б.)
319 Там же. С. 85.
320 Там же. С. 83.
321 Там же. С. 82.
322 Хотя Запад успел очень многое урвать на Востоке, тогда как Россия, негодует Ухтомский, запоздала: «мы остались дома с традиционной беспечностью и могучей ленью» (Там же. С. 45).
323 Там же. С. 76.
324 См. там же. С. 82.
325 Там же. С. 85. (Курсив мой. – М.Б.)
326 Ухтомский Э. Перед грозным будущим. К русско-японскому столкновению. СПб., 1904. С. 5
327 Особенно С.Н. Сыромятникова (псевдоним «Сигма») из журнала «Новое время».
328 Ему лично претят «традиционные условия сонливои китаищины, игнорирующей идеальное на земле…» (Там же. С. 16. Курсив мой. – М.Б.).
329 Итак, все-таки на первом плане у «протоевразийца» Ухтомского – христианство. И конечно, на знаменитый вопрос Владимира Соловьева:
О, Русь! в предвиденья высокомТы мыслью гордой занята…Каким же хочешь быть Востоком —Востоком Ксеркса иль Христа?Ухтомский ответил бы, что он желает прежде всего «Востока Христа», а вместо Ксеркса – своего боготворимого «белого царя».
330 Ухтомский Э. Перед грозным будущим. С. 6–7. (Курсив мой. – М.Б.)
331 Там же. С. 7. (Курсив мой. – М.Б.) Лучше всего «бескровно» завоевать «желтый мир», где «миролюбие издавна насаждается не одним буддизмом, где в душе почтенно- трудолюбивых народных масс вполне созрели социальные идеалы высшего порядка (т. е. адекватные русским. – М.Б.), неосуществимые еще на Западе» (Там же. С. 12).
332 Там же. С. 9. (Курсив мой. – М.Б.)
333 Там же. С. 12.
334 Там же. С. 10. (Курсив мой. – М.Б.)
335 Там же. (Курсив мой. – М.Б.)
336 Там же. С. 11.
337 См.: Бадмаев ПЛ. Россия и Китай. С. 11–12.
338 Там же. С. 22.
339 Там же. С. 38.
340 Подробно об этом понятии см.: Орлов В.В. Психофизиологическая проблема. Философский очерк. Пермь, 1966.
341 Со временем, очевидно, можно будет дать более детализированную, нежели ныне, картину многоуровневой и иерархически организованной структуры явных и имманентных уровней содержания «имперской идеологии». Если воспользоваться эвристическим арсеналом школы нарративного семиотика A.-J. Greimas (высокоинформативный анализ ее см.: Everart- DesmedtN. Semiotique du recit: Methode et applications. Louvain, 1981), – в частности идеей семиотического квадрата в его парадигмической перспективе (объединяющей в себе «отношения», «актинты» и «аксиологические ценности» (Everart-Desmedt N. Opit. cit. P. 84), то удастся основательно показать, какие из иноверческих феноменов находились по отношению к друг другу и к господствующему, православно-русскому субстрату в позициях либо контрарности (противоположности), либо контрадикции (противоречивости), либо, наконец, импликации. По закону того же семиотического квадрата (являющегося выражением ахронической парадигматической структуры) удается выстроить и структуру отношений агентов действия – «актантов» и «аксиологических ценностей», специфических для данной социокультурной сферы в конкретный исторический момент, – в частности, стереотипы оценки способностей, качеств и недостатков Чужих, определяющие некоторые их действия, их «тематические роли», которые могут быть профессиональными, психопрофессиональными, семейными и т. д. (Натоп Ph. Pour un status se-miologique du personnage // Poetique du recit. Paris, 1977. P. 140).
