131 Вождь славянофилов А.С. Хомяков вскоре после Синопского боя говорил от имени русского народа: «Братство крови связует русский народ с народами славянскими; братство духа связует его с греками… Это такие узы, которые ни забыть, ни отвергнуть мы не можем. Невежды в тонкостях политических, мало просвещенные понятиями об обязанностях условных, мы ведаем наши прямые, действительные обязанности к нашим братьям по крови и духу». Турция, утверждает Хомяков, «не исполнила своих обязанностей к нам, она нарушила свои обещания, к ущербу прав наших братий…». Русский же народ «вовсе не помышляет о славе… Он помышляет о священной войне». Отныне «воздвигаются два великих начала: одно – начало русское, или, скорее, славянское, начало действительного братства, братства крови и духа; другое, еще несравненно высшее, начало церкви» и т. п. (см.: Хомяков А.С. Полное собрание сочинений. Ч. III. Изд. 4-е. М., 1914. С. 179–183, 190–191, 195). По Хомякову же, мир есть борьба «иранского начала» (породившего христианство) с «кушитским» («западным»), вещественным, не- духовным.

132 Так, после окончания Крымской войны С.Т. Аксаков писал сыну Ивану, собиравшемуся ехать за границу: «…польза от твоего путешествия необходимо будет. Ты увидишь своими глазами, до каких жалких результатов довела народы так называемая цивилизация. Ты снисходительно взглянешь на все наши недостатки и неустройства и на испорченность общества. У нас по крайней мере есть будущее, а в Европе его уже нет» (Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. T. III. Письма 1851–1860 годов. М., 1892. С. 314). См. также: Колюпанов Н.П. Биография Александра Ивановича Кошелева. Ч. II. М., 1892. С. 134.

133 Хомяков радуется тому, что турецкий флот сожжен (в Синопском бою), князь Бебутов «побил турка наголову», а у Босфора «такой съезд всех возможных флагов, которые, конечно, никогда не развевались вместе на одних водах». И Хомяков восклицает: «Не на похороны ли Турции такой съезд? Ведь ее, вероятно, похоронят с почестью… не издыхать же старому богатырю за изгородью; ему следует умереть с честного боя! Жить ему, кажется, нельзя!» (Цит. по: Тарле Е.В. Крымская война. Ч. I. М.-Л., 1944. С. 343–344). Вообще же славянофилы, по словам Петра Чаадаева, «не задумывались приветствовать войну (Крымскую. – М.Б.)… видя в ней осуществление своих ретроспективных утопий, начало нашего возвращения к хранительному строю, отвергнутому нашими предками в лице Петра Великого» (цит. по: Гершензон М. П.Я. Чаадаев. Жизнь и мышление. СПб., 1908. С. 194). И здесь Чаадаев возражает славянофилам. Вспоминая (годы Крымской войны) о чаяниях своей молодости он говорит: «Нам и на мысль не приходило, чтобы Россия олицетворяла собой некий отвлеченный принцип, заключающий в себе конечное решение социального вопроса, – чтобы она сама по себе составляла какой-то особый мир, являющийся прямым и законным наследником славной восточной империи (Византии. – М.Б.), равно как и всех ее прав и достоинств, чтобы на ней лежала нарочитая миссия вобрать в себя все славянские народности и этим путем совершить обновление рода человеческого…» (цит. по: Гершензон М. П.Я. Чаадаев. С. 192–193. Курсив мой. – М.Б.). А известный московский либеральный профессор Т.Н. Грановский в те же дни Крымской войны вопрошал: «Чем приготовились мы для борьбы с цившизащей (т. е. Западной Европой. – М.Б.), высылающей против нас свои силы?» (Цит по: Левин Ш.М. Очерки по истории русской общественной мысли. Вторая половина XIX – начало XX вв. Л., 1974. С. 319).

134 Это раздражало Чаадаева, именовавшего славянофильство «новонациональной русской школой» с «ретроспективными утопиями» (цит. по: Гершензон М. П.Я. Чаадаев. С. 194).

135 Цамугалия А.Н. Борьба течений… С. 66.

136 Цит.: Там же. С. 66–67. (Курсив мой. – М.Б.)

137 По мнению Б.Ф. Егорова, западники типологически близки соратникам Петра I – или христианским миссионерам среди народов не-европейской цивилизации: «…они хотели полностью заменить одну культуру другой, привозной» (сравнение, кажущееся любопытным, но в общем-то не вполне верное, хотя бы потому, что далеко не все «миссионеры» – а тем более «российские западники» – стремились начисто отказаться от всех предшествующих духовных феноменов. – М.Б.)>. Конкретно, продолжает Егоров, «пытались разрушить русскую феодальную культуру с помощью западноевропейской, т. е. буржуазной, культуры первой половины XIX в.». Славянофилы же «выступали не столько за разрушение культуры («старой», «феодальной»? – М.Б.), сколько за возврат к ее живым истокам, за разрушение ложных напластований», как петровских и послепетровских, так и допетровских (Егоров Б.Ф. Славянофильство, западничество и культорология // Труды по знаковым системам. Тарту, 1973. С. 270, 268). Более интересной кажется трактовка старого русского историка Павла (Гавриловича) Виноградова: западники – это те, кто акцентировал (вслед за Гегелем особенно) «сознательное творчество человечества». Славянофилы же утверждали, что культура – народна и потому почти «бессознательна» (аналог боровшейся с гегельянством «исторической», или «традиционалистской», школы). Отсюда их, славянофилов, чуть ли не анархические воззрения, неприязнь к предумышленному вмешательству в поступательный ход органических процессов, пафос «незаметных» и мельчайших изменений, слагающихся в «непревывности совокупного». За этим стоит недоверие к «уединенной» (или «обособляющейся») личности. И религия в первую очередь декларировалась как «возврат к целостности» (хотя фактически славянофилы заменили церковь общиной).

138 См.: Цамугалия А.Н. Борьба течений… С. 121.

139 Суть дела не менялась от разного рода нападок идейных вождей славянофилов на сам термин «цивилизация» и даже термин «культура», как антиподы древнерусским понятиям «просвещение» и «образованность». Так, Ю.Ф. Самарин писал: «Русский человек остается при одном смутном представлении о цивилизации, т. е. о какой-то нестройной совокупности всякого рода условий житейского комфорта, накопленных фактических знаний и внешних форм общежития. Не от того ли понадобилось нам слово цивилизация, что мы сохранили какоето сознательное уважение к слову просвещение, и что нам становилось как будто совестно употреблять его по мере того, как самое понятие мельчало, грубело и пошлело» (цит. по: Таубе М.Ф. Славянофильство и его определения. Харьков, 1905. С. 23). А по мнению И.В. Киреевского, «раздвоение и рассудочность суть последнее выражение западноевропейской культуры, – целостность и разумность (духовность) выражение древнерусской образованности» (Там же. Курсив мой. – М.Б.). Тот же Таубе (Цит. соч. С. 21) так резюмирует соответствующую концепцию славянофильства: «Личное начало Запада противополагается союзному началу Востока. Итак, славянофильство предполагает существование глубокого отличия между цивилизацией западного гуманно-ромайского типа и просвещения и просвещением восточного греко- славянского христианского совершенствования. И действительно, славянофильство проводит резкую черту между рационализмом, эволюционизмом и аморальностью западного прогресса с распущенною языческой жизнью, технически усовершенствованною роскошью, с одной стороны, и между свободно-творческою соборностью, святоотеческо-возвышенной духовною ученостью и христианской аскетической жизнью, – с другой. Эта двойственность установлена уже в исторических трудах Хомякова. Он усматривает ее в глубинах исторической жизни самой отдаленной древности и определяет характер этой двусторонности в двух вселенских течениях:

1) в кушитстве, которое есть выражение признания вечной органической необходимости, производящейся в силу логических неизбежных законов и 2) в иранстве, которое есть выражение духовного поклонения свободотворческому духу». Концепция Хомякова читателю уже известна, и суть дела сейчас не в ней, а в том, что спустя несколько десятков лет после ее появления на свет Таубе, известный и как юрист и как бескомпромиссный апологет экстремистских вариаций формулы «Православие, самодержавие и народность», в разгар сотрясавших Россию революционных событий напишет следующее: «Эту двойственность цивилизации и просвещения необходимо различать для ясного понимания славянофильства, ибо оно, по нашему определению, не что иное, как предопределенное назначение славянских народов воплотить и возродить в чистоте и полноте иранский свободнотворческий дух, т. е. истинное церковью установленное христианство» (курсив мой. – М.Б.). Так под пером черносотенцев славянофильство превращалось в самый что ни на есть откровенный расизм.

140 Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. I. М., 1959. С. 61.