пройти через одну из лавок, полагая, что у нее должен быть какой-то задний вход, откуда получают товары.

Решение было неудачным. Я не успел сделать и пару шагов внутрь лавки, не успел ничего сказать, как появившийся из-за тюков с товаром перс сильно и неожиданно толкнул меня в грудь, в глазах у него плескалась злоба. Тут же кто-то ударил меня по спине. Повернувшись, я увидел здоровенного усатого детину в грязной одежде и с палкой — тот самый торговец, он уже успел встать, побороть свой страх и где- то найти палку. От второго удара я уклонился, а третий провел уже сам, и удар по лицу с размаху оказался как нельзя кстати. Кто-то с силой толкнул меня в бок — не ударил, а именно толкнул, детина с палкой бросил ее и схватился за лицо — нос сломан, а возможно, и пары зубов лишился. В этот момент на улице засвистели, пронзительно и резко, и толпа как-то разом отхлынула от меня. Решив, что прибыли стражи порядка, я, не сходя с места, поднял руки…

Черт… У индусов есть такое понятие — карма, это почти то же самое, что наша судьба, но карму можно изменить даже при жизни своими сознательными действиями. Так вот, неужели у меня карма такая, что я постоянно попадаю в разные переделки?

Жандармы, а это были именно они, обращались со мной настороженно, но не грубо, даже не ударили ни разу. Надели на руки наручники, на голову черный мешок, после чего куда-то повели и посадили в машину. Пистолет, надо думать, нашли и отобрали, не совсем тупые — вещественное доказательство как- никак.

Мешок с меня сняли примерно через полчаса, и я обнаружил, что сижу в каком-то фургоне с глухим, без окон кузовом, а напротив меня сидит худой и смуглый, с аккуратными, в подражание шахиншаху усиками, жандармский офицер.

Офицер что-то спросил меня, по-видимому, на фарси, язык я уже частично понимал, но ответить ему на его языке не мог.

— Я говорю по-русски. Я посланник при дворе Его Светлейшества и обладаю дипломатической неприкосновенностью.

Офицер тоже перешел на русский, он знал русский, как все персы, пусть даже и похожие на арабов[60].

— Вы можете это доказать?

— Сударь, мои документы находятся во внутреннем кармане моей ветровки, и если вы потрудитесь разомкнуть наручники, я с радостью их вам продемонстрирую.

Офицер расстегивать наручники не стал, вместо этого он ощупал мою одежду и достал все документы, что там у меня были, а также и деньги, сцепленные зажимом. Деньги он, вопреки моим ожиданиям, не сунул в свой карман, а положил на колени, после чего принялся вдумчиво и неспешно, так, как это обычно делают люди, плохо умеющие читать, просматривать один документ за другим. Я молча ждал.

— Что вы делали в Захедане? — наконец спросил жандарм. — Это закрытая для иностранцев зона, сюда нельзя.

— Сударь, как видите, я есть тот, за кого себя выдаю, и мои документы неопровержимо свидетельствуют об этом. Если вы сделаете милость и освободите мои изрядно затекшие руки, я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.

Окончательно решив, что человек, столь изысканно и витиевато выражающийся, не может быть никем иным, кроме как дворянином, жандарм сделал мне знак встать — в фургоне была высокая крыша, позволяющая стоять в полный рост, и еще место оставалось — и отомкнул наручники. Руки мои и впрямь изрядно затекли от них, потому как местные жандармы надевали наручники со всем усердием. Чтобы впивались в кожу.

— Премного благодарен. — Я начал растирать кисти, чтобы быстрее восстановить ток крови, а то пальцы уже стали неметь.

— Что вы делали в Захедане? — с упорством японской куклы-неваляшки с голосовой платой внутри повторил жандарм.

— Сударь, мое имя Александр Воронцов, я посланник при дворе Его Светлейшества от Российской империи и личный друг Его Светлейшества. Я не намерен давать вам какой-либо отчет в своих действиях, потому как обладаю дипломатической неприкосновенностью.

Жандарм скривился.

— Вы хотите сказать…

— Я ничего не хочу сказать, кроме того, что уже сказал. Потрудитесь вернуть мне мои документы и вещи.

Не пережимаю? А черт его знает?..

Не пережал — жандарм сменил тон с повелительно-хамского на несколько другой.

— Сударь, прошу простить за причиненные неудобства, но мы расследуем убийство. Мои люди каким-либо образом нарушили закон в отношении вас?

— Не думаю. Хотя я плохо знаю ваши законы.

— Сударь, для нас важна каждая мелочь, и мы просим рассказать о том, что вы видели сегодня…

Я примерно прикинул — возможно, какую-то помощь и стоит оказать, в конце концов, люди делают свое дело. Да и в ответ пару вопросов задать можно.

— Их было двое, оба на мотоцикле. Стрелял второй, тот, что сидел на месте пассажира, из автоматического оружия.

Жандарм кивнул.

— Вы точно видели, что стрелял второй?

— Да, точно.

Сказал — и подумал, что сделал это зря. Возможно, этому жандарму было бы выгодно представить дело так, будто стрелял первый и он же погиб. Потому что, если так, второго не нужно искать, а дело можно сразу закрыть. Дурак!

— Хотя…

— Да сударь? — насторожился жандарм.

— Я испугался. Понимаете, люди заметались… настоящий бардак, да еще и стрельба, а я просто испугался и упал.

— Упали, сударь?

По глазам я пытался понять, то ли это, что от меня хотят услышать, и понял — именно то. Полиция везде, увы, одинакова.

— Да, упал.

— То есть вы не до конца уверены в предыдущих показаниях.

— Да… наверное, да.

— То есть вы не видели, кто стрелял?

— Видел… стреляли с мотоцикла.

— А сколько там людей было?

— Не уверен. Возможно, один, возможно, двое.

Жандарм едва заметно улыбнулся.

— Вероятно, всё так и было. А что произошло потом?

— Не знаю. Кто-то выстрелил… возможно, полицейский, я испугался выстрелов и упал. Да, наверное, это был полицейский.

А вот теперь жандарм улыбнулся уже искренне, и по этой улыбке я еще кое-что понял о Персии.

Государства диктаторского типа делятся на два типа. Заметьте, что в перечень этих государств я не включаю монархии, потому что монархи приходят к власти законным путем и в своих действиях руководствуются чувством долга перед государством, перед своими детьми, одному из которых в конечном итоге придется принять власть, и перед подданными, потому что любой хороший, просвещенный монарх понимает: польза его подданных — это польза и государства в целом. Диктатор, в отличие от монарха, приходит к власти незаконным путем, легитимным представителем народа он не является (и понимает это) и в отправлении функций власти опирается, прежде всего, на систематическое насилие. Он понимает, что свой пост сыну он не передаст — потому что там, где свершился один военный переворот, ничего не