Принцесс старались занять потешными представлениями карликов, катаньями на прудах в парке, рукоделием — вышиваньем облачений для варшавских костелов, но этого им было мало, они все равно тосковали по веселому, оживленному Вавелю. Тогда, к великой радости Марины, Бона пригласила капеллу из Италии, и теперь дни в Яздове были заполнены не только работой, но еще и музыкой. Советником Боны, к великой досаде Паппакоды, стал ее секретарь Станислав Хвальчевский. Королева считала его более достойным преемником Алифио и ему поручила обдумать и гровести земельную реформу в своих владениях за пределами Короны. Для обсуждения сих дел она велела позвать ревизоров, которых терпеть не мог за дерзость и любопытство Миколай Радзивилл Рыжий и которые отлично знали все окрестные поместья с их лугами и лесными угодьями.

Теперь все четверо — Осмульский, Брудницкий, Дыбовский и Новицкий — стояли перед королевой в Яздовском замке, а она расспрашивала их, сколько земель вокруг Кобрина и Пинска, много ли там полей и лугов или все больше леса?

Ревизоры отмалчивались, стояли потупившись, испуганные ее властным взглядом. Да и на вопросы толком ни один из них не мог ответить. Отвечали весьма туманно, приблизительно, один противоречил другому. Наконец Боне это наскучило, и она сказала гневно:

— Я уже слышала эту сказку — был в Польше один-единственный землемер, да и тот помер. Мне мертвецы не нужны. А вам, почтеннейшие, велю перемерить Волынь, Пинскую сторону и мои литовские владения. Знаю, там была одна мера — на глазок. Отныне по-другому будет. А тебя, пан Хвальчевский, назначаю управляющим всеми моими землями, но и при мне секретарем останешься, как и прежде. Растолкуй их милостям, что мы успели измерить и какие приняли решения.

Владетель имения в Кобрине и придворный королевы Станислав Хвальчевский, стоявший за ее креслом, выступил вперед:

— Все земли надобно измерить, описание составить, все клины да полоски объединить в одно. За меру госпожа наша наказала принять одну влуку[2]!

— Боже милосердный! — вздохнул ревизор Новицкий. — Слыхано ли дело? У кого хватит сил одолеть такую работу?

— У вас, почтеннейший, — отвечала королева. — Слыхала я, вы человек решительный и предприимчивый. Вот вам и путь в главные ревизоры. Как долго вы намерены измерять эти земли?

Ревизоры пошептались минутку, и Осмульский сказал:

— Самое малое лет… пятнадцать уйдет.

— А может, и двадцать, — добавил Брудницкий. — Земель-то там супротив мазовецких намного больше.

— Мне ли не знать этого? — спросила она. — Земель-то больше, зато перелогов да чересполосиц меньше… Я проверяла. Ну, а как вы полагаете, какие сроки для обмера земель нужны? — обратилась Бона к Дыбовскому.

— Двенадцати лет довольно, — отвечал он, подумав.

— Bene. Четверо вас, значит, три года на каждого. Подбирайте себе в помощники людей прилежных и честных. Хочу, чтобы к пятьдесят четвертому году вся земля измерена была.

Осмульский, набравшись смелости, возразил:

— Государыня! Новшество это для нас великое. Вся шляхта, и богатая и мелкопоместная, поднимет крик! — возразила Бона. — Все новое дает знать о своем рождении криком. Разве вы не знаете, что новорожденные, едва лишь на свет появятся, кричат что есть силы. А что они смыслят? Ничего. Так вот, я желаю вас видеть у себя с отчетами раз в три месяца. Здесь. В Яздове. А ты, сударь, — обратилась она к Хвальчевскому, — получишь местных ревизоров, но только не езжай с ними.

Останешься здесь, при дворе. Вместе мы поразмыслим и об иных реформах.

— Нижайший слуга ваш, государыня, — склонился Станислав Хвальчевский.

Бона все чаще отправлялась теперь в карете, запряженной четверкой коней, в город, окруженный каменной стеной, и через Свентоянские ворота въезжала на рынок. От ее внимательного глаза ничто не могло утаиться — ни грязь немощеных улочек, таких узких, что двум толстым бабам не разойтись, ни обилие слишком близко лепившихся друг к другу деревянных домиков возле ратуши.

— Молния ударит или искра из трубы вылетит, кто пожар гасить будет? — спрашивала она Паппакоду.

Но тот, не в силах забыть прекрасный Краков, лишь сокрушенно разводил руками. Бона велела позвать бургомистра.

— Ежели молния ударит или ветер разнесет искр из кухонных труб, кто за пожар отвечать будет?

Уж не вы ли, ваша милость?

Но, не услышав от бургомистра толкового ответа, ничего, кроме уверений, что мазовецкие князья никогда таких вопросов не задавали, Бона завела в городе новые порядки, назначив людей, несущих пожарную службу. И словно бы предчувствовала, что сделать это надлежит, потому что месяца через два после введения нового указа в городе разразилась страшная буря. Небо пронизывали молнии, вихрь срывал с домов крыши, сносил трубы, не пощадил даже башни собора: она рухнула, пробив пол и завалив обломками старые гробницы. Вслед за одним домом на рынке загорелись соседние дома и подворья. Бона, услышав о пожаре и о том, что город под угрозой, велела немедленно запрягать и, несмотря на сильные порывы ветра, добралась до Свентоянской. И уже пешком, в сопровождении нескольких придворных и стражников, прошла всю улочку до конца. Повеяло жаром, Бона впервые увидела горящий город. Тревожно били колокола многочисленных костелов, кричали люди, спасавшие из огня добро, причитали бабы, нищенки, торговки в своих лавчонках. Оглушенная причитаниями, задыхаясь от дыма, Бона все же оставалась на месте до тех пор, пока пожарники не перестали черпать воду из колодцев, а их старший не пришел и не доложил: «Что сгорело, то сгорело, а что осталось, спасли», — спасли два ряда домов на рынке и здание ратуши.

В Яздов она вернулась на рассвете, замерзшая, продрогшая на ветру, но впервые за много месяцев довольная собой. Дома она велит отстроить из камня, а деньги на ремонт собора тоже найдутся, из припрятанных в подвалах сундуков с огромными замками. Паппакода отсыплет горсть золотых дукатов! Она опять была нужна кому-то, смогла что-то предвидеть, предотвратить беду.

Поэтому она ничуть не удивилась, когда после этого страшного пожара в июне месяце к ней пожаловали несколько садовников из яздовского поместья с покорнейшей просьбой их принять. Они явились не только чтобы спросить, как лучше выращивать заморские овощи, которые были посажены весной, но и для того, чтобы пожаловаться на нехватку… кос. Чем косить буйные травы на крутых береговых склонах и на лужайках в парках, если кос на всех не хватает, да и во всем городе не найти ни одного точильщика.

— А как было прежде? — спрашивала она. — Как вы ранее справлялись?

Один смельчак, поглядев на остальных, отвечал потупившись:

— Прежде?! Прежде не было здесь вас, государыня. Каждая травинка да овощ в огороде росли как им вздумается… Да и то сказать — Яздов далеко, за стеною, а в Варшаве кому нужны косы?

Бона выслушала их с большим вниманием и в тот же самый день велела позвать Хвальчевского.

— Прикажите еще до зимы построить поблизости от замка мастерские, где бы можно было точить косы, ножи и мечи. И доставить сюда, не откладывая, из Черска, Плоцка или даже из самого Кракова запас новых кос и двух точильщиков опытных. Но смотрите.

Пан Хвальчевский был удивлен тем, что королева вспомнила про мечи.

— Не ждете ли вы неприятеля из стороны прусской? — спросил он.

— Пока жив Альбрехт, я его рыцарям не верю, а посему и у моих воинов должны быть превосходные острые мечи. Когда доставите сюда строителей, пусть заодно поставят и белильню — отбеливать полотна для женщин, которые так причитали над потерей своего добра.

— А для вас, ваше величество? — спросил он. — Ничего?

— Для меня пусть построят мельницу для выделывания бумаги. Удивляюсь, что при князе Януше такой не было, ведь он и читать, и писать умел. И еще одно: узнайте в ратуше, у кого из ремесленников есть толковые сыновья, готовые поехать за наукою в Италию. Туда мы их не пошлем, чересчур далеко, но на ученье в Краковской академии выделю средства из собственной казны. Пусть обучаются не только отроки варшавских аристократов и богатых мещан, но и дети пивоваров, ювелиров, портных и сапожников.