мнению тетушки Оджи, от астмы.

— Плохо было ночью? — спросила Оланна.

Оджи пожала плечами:

— Бывает и хуже. — И накинулась на сына: — Тебе наподдать, чтоб ты дышал? Остынет ведь, пропадет зря!

Мальчик вновь нагнулся над миской.

— Иегова, разрази Говона! — взревел басом пастор Амброз.

— Кончай вопить, иди в армию! — гаркнула тетушка Оджи.

Из соседней комнаты крикнули:

— Тетушка Оджи, да отстаньте вы от пастора! Пусть сперва ваш муженек-дезертир в армию вернется!

— Мой-то хотя бы воевал! А твой живет жалкой жизнью труса, прячется от солдат в лесах Охафии!

Из-за дома показалась Малышка, следом за ней выбежал пес.

— А где Аданна?

— Спит. Она болеет. — Малышка замахала руками, отгоняя мух от Бинго.

Тетушка Оджи буркнула:

— Говорила же я, что у девочки не малярия. А мать пичкает ее листьями мелии, от которых никакого проку. Если больше никто не скажет, так я скажу: у Аданны синдром Гарольда Вильсона, вот так!

— Синдром Гарольда Вильсона?

— Квашиоркор. У девочки квашиоркор.

Оланну разобрал смех. Надо же, квашиоркор окрестили в честь британского премьера! Но когда она зашла проведать Аданну, веселье мигом улетучилось. Девочка лежала на циновке, полузакрыв глаза. Живот у Аданны раздуло, а цвет кожи был нездоровый, намного бледнее, чем каких-нибудь пару недель назад.

— Что-то малярия никак не отступит, — вздохнула ее мать.

— Это квашиоркор, — сказала Оланна тихо.

— Квашиоркор, — повторила та, подняв на Оланну полные страха глаза.

— Нужны креветки или молоко.

— Молоко? Откуда? Мне ж его взять? Зато здесь неподалеку растет анти-кваш. Матушка Обике мне на днях рассказала где. Схожу нарву.

Не успела Оланна оглянуться, как та подоткнула подол и исчезла в придорожных кустах. Вскоре соседка вернулась с пучком тонких зеленых листьев.

— Положу их в кашу, — сказала она.

— Аданне нужно молоко, — возразила Оланна. — Листья не помогут.

— Оставьте женщину в покое. Листья помогут, если только их не варить слишком долго, — вмешалась тетушка Оджи. — Все равно в центрах помощи ничего нет. А слышали вы, что в Нневи все дети отравились молоком из центра и умерли? Вандалы подмешали туда яд.

Оланна позвала Малышку, отвела в комнату и раздела. Малышка удивилась:

— Угву меня уже купал!

— Да, да, детка, — кивала Оланна, внимательно осматривая ее.

Кожа у Малышки по-прежнему была цвета красного дерева, черные волосы не посветлели, и, хотя Малышка похудела, живот у нее не вспух.

На кухне мать Аданны варила листья. Оланна достала из коробки, что прислал Эзека, банку сардин и немного сухого молока и принесла ей:

— Никому ни слова. Давайте Аданне по чуть-чуть.

Та бросилась Оланне на шею:

— Спасибо, спасибо, спасибо! Никому не скажу.

Но все-таки проболталась. Чуть позже, когда Оланна уходила в контору профессора Эзеки, ее окликнула тетушка Оджи:

— У моего сына астма, немного молока ему тоже не помешает.

Оланна сделала вид, что не слышит.

Дойдя до шоссе, Оланна встала под деревом и поднимала руку, едва завидев любую машину. Остановился солдат на ржавом «универсале». Усаживаясь с ним рядом, Оланна заметила его похотливый взгляд, поэтому говорила с сильным английским акцентом, чтобы труднее было понять, всю дорогу твердила о борьбе за правое дело и вскользь упомянула, что ее машина и шофер в автомастерской. Солдат высадил ее у здания директората, так и не узнав, кто она и к кому приехала.

Хищная на вид секретарша профессора Эзеки оглядела Оланну от парика до туфель и рявкнула:

— Его нет!

— Тогда позвоните ему немедленно и передайте, что его ждет Оланна Озобиа.

Секретарша в удивлении выпучила глаза.

— Повторить? Наверняка профессору будет интересно узнать о ваших пререканиях. Где мне присесть, пока вы звоните?

Без единого слова указав на стул, секретарша взяла трубку. Через полчаса явился шофер и отвез Оланну в Дом профессора, притулившийся в глухом немощеном переулке.

— Я-то думала, важная персона вроде вас, профессор, должна жить в правительственном квартале, — сказала Оланна после приветствий.

— Боже сохрани. Правительственный квартал в первую очередь станут бомбить.

Профессор ничуть не изменился. Впустив Оланну, он с прежним самодовольством в голосе попросил подождать, пока он закончит работу.

Супругу профессора, женщину робкую, необразованную, Оланна видела в Нсукке всего раза два и постаралась не выдать изумления, когда госпожа Эзека в просторной гостиной встретила ее с распростертыми объятиями:

— Как приятно видеть старых друзей! Мы нынче общаемся только с деловыми людьми, сплошные приемы в правительстве. — С длинной цепочки на шее госпожи Эзека свисал золотой кулон. — Памела, поздоровайся с тетей.

Вышла девочка постарше Малышки, лет восьми, с пупсом в руках. Щеки у нее были пухлые, как у матери, в волосах розовые атласные ленты.

— Здравствуйте, — сказала девочка, стягивая с куклы юбку.

— Как дела? — спросила Оланна.

— Спасибо, хорошо.

Оланна опустилась на красный плюшевый диван. На столике посреди комнаты стоял кукольный дом, а в нем — крохотные изящные тарелочки и чашечки.

— Что будете пить? — весело спросила госпожа Эзека. — Помнится, Оденигбо любил бренди. У нас есть отличный бренди.

Оланне неоткуда было знать, что у них пил Оденигбо, — муж ни разу не приводил ее к ним на вечера.

— Мне холодной воды, пожалуйста.

— Просто воды? — удивилась госпожа Эзека. — Ладно, что-нибудь покрепче выпьем после обеда. Официант!

Официант возник мгновенно, будто ждал за дверью.

— Холодной воды и колы, — приказала госпожа Эзека.

Памела захныкала — тугая одежка никак не снималась с куклы.

— Давай помогу, — сказала госпожа Эзека. И обратилась к Оланне: — Она сейчас такая капризная! Видите ли, мы еще на прошлой неделе должны были ехать за границу. Двое старших уже там. Его Превосходительство давным-давно выдал нам разрешение. Мы должны были лететь на самолете с гуманитарной помощью, но ни один не смог приземлиться из-за нигерийских бомбардировщиков. Представьте, вчера два с лишним часа прождали в Ули, в недостроенном здании — не аэропорт, одно название, — и ни одного самолета. Надеюсь, в воскресенье все-таки улетим. Сначала в Габон, а оттуда в