Юноша напротив, вскрикнув, схватился за голову. Поезд качнуло, и Оланна вновь стукнулась о твердый калебас. Она протянула руку, бережно провела по стенке сосуда с резным орнаментом из косых линий. Не убирая руки с калебаса, Оланна просидела так несколько часов, пока не услышала возгласы на игбо: «Мы пересекли Нигер! Мы дома!»

По полу вагона что-то потекло. Моча. Оланна почувствовала холод, у нее намок подол. Женщина с калебасом подтолкнула ее локтем, подозвала других пассажиров, сидевших рядом.

— Bianu, подойдите! — сказала она. — Посмотрите… — И открыла калебас.

Заглянув внутрь, Оланна увидела голову девочки: пепельно-серое лицо, грязные косички, закатившиеся глаза, раскрытый рот. Оланна отвернулась. Кто-то вскрикнул.

Женщина закрыла калебас.

— Знаете, — сказала она, — как долго я заплетала ей косички? У нее были такие густые волосы!

Поезд лязгнул, остановился. Оланну вынесло людским потоком в давку на перроне. Какая-то женщина упала в обморок. Шоферы стучали по бортам грузовиков и выкрикивали: «Кому на Оверри? Энугу! Нсукка!» Оланне вспомнились косички в калебасе. Она представила, как мать заплетала их — помадила волосы, делила на ряды деревянным гребнем…

Ричард перечитывал записку Кайнене, когда самолет коснулся земли в Кано. Записку он нашел случайно минуту назад, когда искал в портфеле журнал. Жаль, что не обнаружил раньше, жаль, что она пролежала в портфеле все десять дней, пока он был в Лондоне.

Что такое любовь — необъяснимая потребность всегда быть с тобой рядом? Что такое любовь — когда так хорошо молчать вдвоем? Что такое любовь — единство, полнота счастья?

Ричард улыбался. Ничего подобного Кайнене ему никогда не писала. Если на то пошло, Кайнене ему вообще не писала. «С любовью, Кайнене» на открытках ко дню рождения не в счет. Он читал снова и снова, задерживая взгляд на витиеватых буквах. Его уже не огорчало, что в Лондоне рейс задержали и эта пересадка в Кано на самолет до Лагоса — тоже потеря времени. На душе вдруг стало необычайно легко: все возможно, все трудности преодолимы. Ричард встал с кресла и помог соседке донести сумку. Что такое любовь — когда так хорошо молчать вдвоем?

«Спасибо вам», — поблагодарила женщина, судя по говору, ирландка. Самолет был полон иностранцев. Кайнене наверняка съязвила бы: «Полюбуйтесь — мародеры-европейцы». Сойдя с трапа, Ричард пожал руку стюардессе и зашагал по бетону; добела раскаленное солнце палило нещадно, и Ричард рад был очутиться в прохладе аэропорта. В очереди на таможне он вновь перечитал записку Кайнене. Что такое любовь — необъяснимая потребность всегда быть с тобой рядом? Вернувшись в Порт-Харкорт, он попросит ее руки. Сначала Кайнене ухмыльнется: «За белого, да еще и нищего? Позор для моих родителей!» А потом согласится. Наверняка согласится. С недавних пор она переменилась, стала мягче, ласковей — отсюда и эта записка. Неясно, простила ли она ему случай с Оланной, они никогда это не обсуждали, но ее записка, ее откровенность означали, что Кайнене смотрит в будущее. Ричард разглаживал записку на ладони, когда к нему обратился молодой, очень темнокожий таможенник.

— Будете что-то декларировать, сэр?

— Нет. — Ричард протянул паспорт. — Я лечу в Лагос.

— Прекрасно, сэр. Добро пожаловать в Нигерию. — Таможенник был молод, но тучен, и форма не красила его грузную фигуру.

— Давно вы здесь работаете? — поинтересовался Ричард.

— Только прохожу практику, сэр. К декабрю получу диплом таможенника.

— Поздравляю. А откуда вы родом?

— С Юго-Востока, из городка Обоси.

— Ага, маленький сосед Оничи.

— Вы знаете наши места, сэр?

— Я работаю в Нсукке, в университете, и пишу книгу о здешних местах. А невеста моя из Умунначи, что недалеко от вас. — Ричарда переполнила гордость: с какой легкостью выговорил он слово «невеста» — это добрая примета. Он улыбнулся и едва не прыснул. Совсем ума лишился от счастья, а всему виной записка.

— Невеста, сэр? — Во взгляде юноши мелькнуло неодобрение.

— Да. Ее зовут Кайнене. — Ричард произнес ее имя не спеша, старательно выделяя второй слог.

— Вы знаете игбо, сэр? — Теперь в глазах молодого таможенника читалось уважение.

— Nwanne di nа mba, — уклончиво ответил Ричард, надеясь, что к месту употребил пословицу «Брат твой может быть родом из иной страны».

— Теперь вижу! I na-asu Igbo![62] — Юноша схватил руку Ричарда, радостно потряс и пустился в рассказ о себе. Звали его Ннемека. — Знаю я жителей Умунначи, — говорил он. — Беспокойный народ. Вся родня предупреждала мою двоюродную сестру, чтоб не выходила за парня из Умунначи, но она не послушалась и вышла замуж. Ее что ни день били, ну и она собрала вещи и вернулась домой к отцу. Я не говорю, что в Умунначи одни негодяи живут. Моя родня по матери оттуда. Не слыхали о моей бабушке? Нвайике Нквелле. Напишите о ней в вашей книжке, она замечательная травница, знала лучшее средство от малярии. Если б она брала с людей больше денег, я бы сейчас учился медицине за границей. Но родителям не на что меня отправить за границу, а в Лагосе чиновники дают стипендии только детям тех, кто может взятку сунуть. Это из-за бабушки я хочу учиться на врача. Я не говорю, что на таможне работать плохо. Как-никак, без экзамена сюда не берут, и многие мне завидуют. Когда я получу диплом таможенника, настанут другие времена, жизнь изменится к лучшему, люди будут меньше страдать…

Диктор объявил по-английски с акцентом хауса: пассажиры, прибывшие рейсом из Лондона, приглашаются на посадку на рейс до Лагоса. Ричард вздохнул с облегчением.

— Приятно было побеседовать. Jisie ike,[63] — сказал он.

— Спасибо, сэр. Привет Кайнене.

Ннемека направился к своей стойке, Ричард взял портфель… и вдруг боковая дверь распахнулась, вбежали трое в зеленой армейской форме и с винтовками. Ричард удивился: к чему так врываться, нет бы войти спокойно — но тут увидел их дикие, налитые кровью, невидящие глаза.

Первый солдат потрясал винтовкой:

— Ina nуаmmi![64] Где здесь игбо? Кто из вас игбо? Где неверные?

Взвизгнула женщина. Другой солдат указал на Ннемеку:

— Ты игбо.

— Нет, я из Кацины! Из Кацины!

Солдат двинулся к нему через зал.

— Скажи «Аллах Акбар!».

Весь зал умолк. Ричард почувствовал, как холодный пот заливает глаза.

— Скажи «Аллах Акбар», — повторил солдат.

Ннемека упал на колени. Ужас превратил его лицо в маску. Он не станет говорить «Аллах Акбар», его выдаст акцент. Пусть все-таки скажет, думал Ричард, пусть хотя бы попробует, пусть хоть что-нибудь случится, нарушит удушливое молчание. И тут грянул выстрел. Грудь Ннемеки пробило навылет, брызнула кровь, и Ричард выронил записку.

Пассажиры распластались на полу, попрятались за кресла. Кто-то кричал на игбо: «Мама, мама, о-о! Бог этого не допустит!» Оказалось, бармен. Один из солдат подошел к нему, выстрелил и тут же принялся палить по бутылкам. Запахло виски, кампари и джином.

С каждой минутой солдат становилось больше, трещали выстрелы, бармен корчился на полу, из горла рвались хрипы и бульканье. Солдаты выбегали на взлетную полосу, врывались в самолеты, выводили пассажиров-игбо, строили в ряд и расстреливали, а тела бросали посреди полосы, и на пыльном черном