круглый столик и два стула. Слева — два передвижных канцелярских шкафа с бумагами, дверь в кабинет Арма — справа.

Лицом к входной двери, за простым старым письменным столом восседала молодая крашенная перекисью водорода блондинка и усердно покрывала лаком ногти. Других дел, по-видимому, у нее не было. Впрочем, на письменном столе полный антураж: черный телефонный аппарат, портативная пишущая машинка, микрофон переговорного устройства и две полупустые корзинки для бумаг — все вместе производило впечатление наспех собранного случайного реквизита. Под потолком светила бледномолочная неоновая трубка. Рядом с пишущей машинкой лежал календарь, лениво взятый блондинкой в руки. Ее высокий и усталый голос еще больше подчеркнул призрачную пустынность и театральную декоративность этой комнаты без окон.

— У вас назначено время?

— Моя фамилия — Хофманн. Доктор Арм просил меня прийти в 16 часов.

Блондинка начала медленно листать календарь. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она взглянула на Хофманна.

— Мне очень жаль, но вы не записаны.

Она сочла дело исчерпанным, взяла пузырек с лаком и усердно занялась своими ногтями. Хофманн, стараясь сохранить спокойствие, быстро глянул на часы. Было без пяти четыре. Он достал из кармана письмо Арма и протянул секретарше.

— Как видите, доктор Арм сам пригласил меня. Он здесь?

Блондинка небрежно пробежала письмо глазами и, пожав плечами, вернула его.

— Доктора Арма еще нет. Я не знаю, когда он будет. Присаживайтесь.

— Не будете ли вы так любезны и не заглянете ли к нему в кабинет, может быть, он оставил что- нибудь для меня?

Он с трудом сдерживался. Ее выражение лица наглядно демонстрировало, насколько он ей надоел.

— Господин доктор сказал бы мне, если бы он оставил для вас какое-нибудь письмо, но если вы настаиваете…

Она медленно, как при замедленной съемке в кино, встала, неспешно оправила короткую узкую юбку и, покачивая бедрами, направилась в кабинет доктора Арма. У двери она обернулась и бросила:

— Садитесь же, пожалуйста.

Она зашла в кабинет, оставив чуть приоткрытой дверь. Хофманн метнулся к корзинам для бумаг и быстро просмотрел их содержимое. В одной лежало письмо, и он быстро зафиксировал текст. После даты — 25 сентября стояло: «Дорогой Феликс. Тысячу благодарностей за твое известие о Софи. Скажи греку, что я не могу и не хочу для него ничего делать. Твой Макс». В шапке письма обозначено имя отправителя: «Доктор Макс Бургер, федеральный советник, Мюленберг, 13, Базель». Все это, и особенно адрес, Хофманн отметил автоматически. Непонятно почему, но письмо показалось ему странным. Он бросил его назад в корзину и переместился назад, к двум стульям у двери.

Едва он успел сесть, как вернулась секретарша и прикрыла за собой дверь. Хофманну показалось, что на него с новой силой пахнуло сиренью, той, что он почувствовал еще на лестнице. Эта волна запаха пришла от закрываемой двери и докатилась до него из кабинета, где он был, видимо, особенно силен. Этими духами от секретарши тоже не пахло. Следовательно, в кабинете Арма должен был находиться или был там совсем недавно кто-то, пользующийся этими сильными духами. Не успел Хофманн обдумать этот факт, как входная дверь распахнулась и в комнату вошел высокий импозантный мужчина. Он коротко взглянул на секретаршу, указавшую ему глазами на Хофманна. Мужчина тут же направился в его сторону, протянул встающему Хофманну руку.

— Профессор Хофманн? Добро пожаловать в Базель! Я — Арм[3] .

Он громко рассмеялся своей шутке, часто, видимо, им используемой.

— Проходите, пожалуйста.

Великан жестом пригласил Хофманна в кабинет. Он действительно был великаном, очень высокого роста, гораздо выше Хофманна. На вид чуть больше пятидесяти лет. Серый в узкую полоску костюм подчеркивал его спортивно-атлетическую фигуру. Густые, слегка вьющиеся, посеребренные сединой волосы, темные усы и толстые очки в роговой оправе дополняли импозантный образ адвоката.

Кабинет Арма был не менее беден, чем приемная: в центре небольшой комнаты стоял обычный, не очень большой, письменный стол, за ним — видавший виды вращающийся стул, перед столом — два небольших дешевых кресла с красной выцветшей обивкой. На шкафу с бумагами виднелась бутылка дешевого коньяка и два не очень чистых бокала. Слева, на стене, висела пожелтевшая гравюра с панорамой Базеля, а за окном, справа, был виден и сам Базель, в натуре. Помещение выглядело достаточно старым, обшарпанным и голым. Как будто попал в голливудские декорации сороковых годов для съемок какого-нибудь из детективов Реймонда Чендлера. Приемная и кабинет смотрелись как-то неестественно и явно не соответствовали ни славе адвоката, ни его броской внешности.

Выражение лица Хофманна было настолько красноречивым, что это не укрылось от хозяина, потому что он снова громко расхохотался.

— Не соответствует вашим представлениям, профессор? Все, что вы видите, это всего лишь свидетельство моей большой сентиментальности. Садитесь, пожалуйста.

Он жестом указал гостю на одно из обшарпанных кресел и уселся сам за письменный стол. Снова улыбнулся.

— Эти апартаменты я снял сразу после окончания университета, когда приехал сюда адвокатствовать. У меня тогда денег было негусто, как вы можете сами убедиться. Но достаточно скоро я уже смог переехать, а эти помещения оставил за собой. Для меня это не только память. Это достаточно практично, особенно, когда мне нужно доверительно побеседовать с клиентом, чтобы мои пять секретарш в новом, основном бюро, ничего не заметили. Вы меня понимаете? В этот офис я нанимаю секретаршу всего на несколько дней или недель, а потом беру новую. Это гораздо выгоднее и гарантирует определенную секретность.

Разговаривая, он достал из ящика письменного стола пепельницу, а из внутреннего кармана пиджака тонкий серебряный портсигар. Он специально держал портсигар так, чтобы Хофманн смог прочитать дарственную надпись: «Феликсу от Цино». Открыв портсигар, он протянул его Хофманну, предлагая закурить, и когда тот с благодарностью отказался, извлек из него сигару с изящной, желтого цвета, бандеролью с надписью наискосок «Давидофф». Арм неторопливо взял нож для обрезания сигар, обрезал сигару, зажег длинную толстую каминную спичку из металлической коробочки и закурил. Хофманн с интересом наблюдал за этим ритуалом. Арм, изображая бонвивана, явно переигрывал. Этот человек демонстрировал ему высшую степень декаденствующего капиталиста. Сделав несколько затяжек, Арм подался вперед, дав тем самым понять, что готов начать разговор. Хофманн молча ждал.

— Мои клиент был уверен, что вы ко мне обратитесь, но все же обрадовался, узнав, что у нас с вами назначена встреча. Я, думаю, мы можем сразу перейти к делу. Вы не для того совершили столь длительное путешествие, чтобы выслушивать мои длинные вступительные речи. Итак — у вас есть товар, мои клиент готов приобрести его за любую цену. Я подчеркиваю — любую цену. Вы называете условия, а я передаю их своему клиенту, чтобы он, по мере сил и возможностей, мог их тут же выполнить.

Арм откинулся слегка назад и затянулся. Но сигара погасла.

Хофманна несколько покоробила формулировка: «по мере сил и возможностей». Что бы это могло означать? Что хотел адвокат сказать этим? И вообще — насколько он посвящен в дело? И что это за клиент? Майер? Вряд ли, скорее всего это тот или те, кто за ним стоит. Знает ли Арм Майера? Вопросы, вопросы. Хофманн надеялся вскоре получить ответ, по крайней мере, на часть из них, причем он не был уверен, что получит их от Арма, поскольку тот, наверняка, собирается и дальше вешать лапшу на уши, вроде этой истории с обшарпанным офисом; за десятилетия службы в органах безопасности Хофманн научился безошибочно определять — врет ли ему человек или говорит правду; что же касается старого бюро и сентиментальности, то Арм явно врал, в этом Хофманн был уверен и готов побиться об заклад. Он специально выдержал паузу, подождал, пока Арм снова раскурит свою сигару, и только потом заговорил, тихо и медленно.

— Я хочу десять миллионов швейцарских франков, половину наличными, а вторую половину —