турне со своим знаменитым «Кривым театром». Винсент помнил хвалебные отзывы в швейцарской, французской и немецкой прессе. Потом этот удачный, успешный союз, подаривший такие великолепные скетчи — Винсент их видел, — распался, и каждый пошел своим путем.

Вскоре после того, как они познакомились в Берне, Доминик рассказал о своей постоянно пополняющейся коллекции на тему черта и всякой чертовщины и о планах открыть театральное кафе — своего рода кабаре с постоянно меняющимся составом исполнителей со всего мира. Стены небольшого зала кафе были увешаны картинами, гравюрами, рисунками, коллажами, изображавшими черта и его похождения. Иногда Доминик поверх этой постоянной экспозиции вывешивал щиты, изображавшие нечто другое: например, щиты, на которых рассказывалось о борьбе Гражданской инициативы за сохранение средневекового облика и атмосферы площади Андреасо — в ней Моника и Доминик принимали самое деятельное участие. Борьба эта, кстати, и сейчас еще не завершилась.

Перед кафе стояли деревянные лавки и столы. Солнцезащитные зонты щедро давали тень. Было еще достаточно тепло, стояла сказочная осенняя погода.

Роберт сразу уселся на свободное место, вальяжно устроившись на лавке и вытянув ноги под столом. Винсент пристроил свое пальто на лавке напротив и спросил:

— Кофе со сливками?

Роберт кивнул. Винсент вошел в кафе. Здесь было самообслуживание. Стойка сразу же у входа. Если внимательно изучить ее витрину, нельзя было не оценить великолепные произведения кухонного искусства Моники — пирожные, фруктовые и овощные салаты в больших салатницах. На дощечке справа, на стене, перечень подаваемых в «Черте» сортов чая, так как лицензии на продажу алкоголя у Доминика не было. Он считал, что так лучше, несмотря на меньшую прибыль. Его большую широкую фигуру со слегка вьющимися густыми седыми волосами на крупной голове Винсент узнал сразу, хотя Доминик стоял к нему спиной и колдовал с двумя чайниками.

— Доминик, салют!

С ним Винсент тоже говорил по-французски, он ему давался легче, чем жесткий немецкий. Великан непринужденно обернулся. Он узнал Винсента, его спокойное серьезное лицо расплылось в веселой, почти плутовской улыбке.

— Ба! С ума сойти! Винсент! Целую вечность тебя сюда не заносило. Хорошо выглядишь. Ты надолго?

— На три недели — но буду шататься по окрестностям.

— Тогда у нас еще много времени. А ну-ка, отведай вот это «мраморное» пирожное — не пожалеешь!

— О, очень хорошо! Я возьму два кусочка, потом один салат и две большие чашки кофе со сливками.

— Получай пока пирожное и салат. Мне надо быстро отнести Монике чайники. Потом увидимся. И вот твой кофе.

Он налил две чашки кофе со сливками, поставил их на стойку и вышел из кафе. Винсент неспешно отнес на столик на улицу сначала пирожное и салат, затем чашки с кофе. Встреча с Домиником привела его в умиротворенное состояние и даже отодвинула на задний план мысли о Жанетт, вызывавшие у него страх и волнение, он вдруг почувствовал голод и с наслаждением съел овощной салат и кусок пирожного. Все становилось на свои места. С неменьшим наслаждением он допил кофе и прикрыл глаза, слушая, как Роберт рассказывает о своих приключениях во время последней поездки в Грецию.

И вдруг он почувствовал ее близость, не слыша и не увидев ее. На него упала тень, и сразу пропало беззаботное настроение. На него пахнуло ее любимыми духами «Мисс Диор», и все воспоминания нахлынули разом, желудочный спазм вновь пронзил его. Винсент быстро открыл глаза. Вначале он увидел только ее стройные ноги в джинсах. Потом узкую талию, упругую, не такую уж маленькую грудь, точеную, словно из слоновой кости, шею и, наконец, лицо, окаймленное темными, до плеч, волосами, маленький носик, высокий лоб, ямочку на подбородке, глаза — эти лучистые, ясные, голубые глаза и полные губы, улыбающиеся, смеющиеся, зовущие его. На него снизошла благодать — он больше не принадлежал самому себе. Винсент встал — с трясущимися, как ему показалось, коленями — и молча обнял ее. Она в ответ легко поцеловала его в губы.

— Это здорово, что ты приехал, Винсент.

Она улыбнулась.

Винсент не находил слов. Счастливый, он смотрел ей в глаза и погружался в них. Голос Роберта вернул его к действительности.

— Ты за покупками?

Винсент выпустил Жанетт из объятий и сел на лавку. Жанетт осталась стоять.

— Да, мне надо поторапливаться. Тебе что-нибудь купить?

— Ты в Мигро?

Она кивнула.

— Тогда купи мне фунт кофе, молотого. И два пакета супа-пюре. И еще… нет, все остальное у меня есть, спасибо.

Жанетт еще раз улыбнулась Винсенту.

— Тогда — до вечера.

Она собралась уходить, но потом снова повернулась к Роберту.

— Пьер будет с Клаудией?

— Понятия не имею. Если она свободна сегодня, то конечно. Купи столько, чтобы хватило.

Жанетт кивнула и пошла. Винсент смотрел ей вслед, на ее спортивный и вместе с тем грациозный шаг до тех пор, пока она не повернула на Шнайдергассе. И только тогда до него дошел смысл ее последнего вопроса.

— Клаудиа тоже здесь? Я думал, что она где-нибудь работает.

Роберт рассмеялся.

— Не все, кто сейчас в городе, отпускники, вроде тебя. Она сейчас пишет — опять что-то критическое — о загрязнении Рейна фирмами «Сандоз» и «Сиба-Гейги». Приехала она четыре дня назад и пробудет здесь, видимо, еще неделю. Ты, конечно, понимаешь, что господа из руководства фирм не очень разговорчивы с ней и не спешат ей на помощь. Она ничего не может им предъявить, а обе фирмы в один голос заверяют, что производство их заводов экологически чистое. Так вот — Клаудиа продолжает настойчиво копать и, я уверен, что-нибудь отыщет. Пьер буквально завладел ею, она живет у него. Что еще можно сказать — ты же в курсе, как он в нее влюблен. В Лондоне у них, должно быть, были горячие денечки?!

Он усмехнулся. Винсент кивнул. Правильно. Теперь, когда он все сопоставил, все стало очевидным — тогда, в Лондоне, это ему не бросилось в глаза. Интересно: Пьер и Клаудиа…

— А как у тебя с Жанетт?

Винсент вздрогнул и уставился на Роберта. Тот смотрел на него с легкой улыбкой, почти с любовью. Винсент посуровел, между бровей легла глубокая складка.

— Что ты этим хочешь сказать — у меня с Жанетт?

Роберт заглянул в чашку, потом поднял глаза и, не отводя взгляда, стал говорить.

— С тех пор, как мы знаем друг друга, познакомившись через наших родителей, нас всегда объединяла дружба, всех четверых, с самого начала. И это не была так называемая «отеческая» дружба, хотя ты на 15 лет старше меня, это были приятельские чувства, чувства, которые испытываешь по отношению к старшему брату. И я знаю, что ты чувствуешь то же самое. Ко мне, Пьеру, и… к Жанетт. Не обижайся, пожалуйста, я не думаю, что ты хотел это от нас скрыть. Я был уверен, что ты знаешь, что нам, по крайней мере — мне, за Пьера, я сказать не могу, у него свое, особенное, видение мира, с самого начала все стало ясно. Я же тогда стоял рядом с тобой — помнишь? Тебя словно молнией поразило, когда ты первый раз увидел Жанетт. Бог мой, я тогда был еще пацаном, но отчетливо это почувствовал. Вы никогда не говорили о своих отношениях, ну, ты понимаешь. И, ради Бога, если не хочешь, ты можешь об этом не говорить — и сейчас тоже. Это в конце концов ваше дело. Однако я уверен, что в Базель ты приехал только для того, чтобы повидаться с Жанетт.

Роберт вытащил из кармана пиджака пачку «Голуаз» с фильтром и закурил. Винсент уставился в стол