среднеарифметического числа людей. Но афганские моджахеды, да и мирные жители тоже, чего уж там скрывать, теряли гораздо, неизмеримо больше. По оценкам самих афганцев, во время войны погибло более миллиона человек – практически каждый пятнадцатый. В какой-то мере можно было объяснить такие потери и внутренним противостоянием, хотя масштабы трагедии народа от этого не уменьшаются. А соотношение потерь видится гораздо отчетливее.

Несколько серьезных сражений, происшедших на востоке страны, поставили советское командование перед нелегким выбором: приходилось фактически сражаться за афганскую армию. Плохо обученная, не полностью укомплектованная, не имеющая навыков владения современной техникой – подобная армия не могла быть серьезным союзником во время боевых испытаний.

Несмотря на отчаянные усилия советских инструкторов, афганские солдаты продолжали разбивать дорогостоящую технику. Более того, во многих частях предприимчивые афганцы продавали поступающее советское вооружение отрядам оппозиции, вооружая своих потенциальных противников.

Коррупция и перепродажа приобрели такие размеры, что в нее оказывались втянутыми даже высокие армейские чины.

По предложению Андропова несколько офицеров осудили, двух работников советского посольства в Афганистане даже расстреляли, добавив к прочим обвинениям и контрабандную торговлю наркотиками.

Андропов приказал начать жесточайшую борьбу с коррупцией, разлагающей всю страну.

В январе восемьдесят второго вал разоблачений докатился до самого КГБ, когда одним из подозреваемых оказался первый заместитель Председателя КГБ генерал Семен Цвигун, женатый к тому же на сестре жены Брежнева.

В результате Цвигун застрелился, а Михаил Суслов, ознакомившийся с подробной информацией о проделках ближайшего окружения Генсека, получил моментальный инсульт и был найден мертвым в своем кабинете.

К тому времени у Брежнева, на родных и близких которого Андропов имел обширное досье, просто не оставалось другого выхода, как взять Председателя КГБ в ЦК КПСС фактически вторым секретарем на место Суслова. Черненко даже не осмелился возражать, рассудив, что в подобной ситуации лучше не высовываться.

Андропов, фактически ставший руководителем партии и государства еще при жизни Брежнева, приказал активизировать боевые действия, выступить более решительно против южных афганских племен.

Впервые против отрядов оппозиции стали использовать авиацию – штурмовики и вертолеты. При этом, если имелись данные, что отряд оппозиции скрывается в каком-то населенном пункте, в качестве меры устрашения бомбы падали на дома этого кишлака или селения, убивая и калеча мирных граждан.

Печальным афганским опытом воспользуется позднее Борис Ельцин, который прикажет бомбить Грозный, где базировались отряды Дудаева, полагая, что подобная мера может вызвать панику и внести сумятицу в ряды чеченских боевиков.

Ельцин и генералы забыли афганский опыт, где подобные бомбардировки вызывали лишь озлобление местного населения и почти единодушное неприятие пришельцев. Это тем более странно, что и министр обороны, Герой Советского Союза генерал Грачев, и его заместитель, Герой Советского Союза генерал Громов, обретали свой боевой опыт в нелегких условиях Афганистана. Но в девяносто четвертом политика взяла верх над здравым смыслом и военной стратегией. Подобное уже было раньше, в начале восьмидесятых, когда во имя достижения иллюзорных целей отбрасывался здравый смысл и боевая целесообразность. В огромной стране не всегда учитывался даже национальный вопрос.

Афганистан был далеко не однородным национальным государством. В нем проживали десятки наций и народностей, чью специфику также было необходимо учитывать. Основу населения составляли пуштуны, говорящие на своем языке и представляющие в основном племенные объединения. Самое крупное племенное объединение – дуррани – насчитывало более трех миллионов человек и делилось на две ветви – зирак и панджпао, причем если среди племен зирака еще встречались более лояльные к режиму племена, то панджпао сразу отвергли нечестивых «шурави». Особенно неистовыми были нурзаи, чьи предки тысячи лет занимались караванной торговлей, не признавая границ Афганистана и Пакистана. А новый режим в Кабуле, в нарушение всех тысячелетних норм, требовал прекращения связей с соседним государством и даже пытался закрыть границы. Хотя справедливости ради нужно отметить, что афганская армия и органы безопасности имели в своих рядах очень много выходцев из дуррани.

Второе крупное племенное объединение – гильзаи, или сулейманхейль, располагалось практически по всей стране от Кандагара до Кабула. И здесь не все племена признавали безбожную власть, срывающую паранджу с их женщин, оскверняющую мечети и мешающую их связям с родными по ту сторону границы.

Уже в самом начале войны встал вопрос использования представителей среднеазиатских республик в Афганистане.

Три с половиной миллиона таджиков и почти два миллиона узбеков, проживающих в Афганистане, делали эту страну второй родиной для таджикских и узбекских парней, проходивших службу в Советской Армии.

Оторванные от родных очагов, зачастую плохо понимавшие русский язык, ребята вдруг слышали родную речь и встречали земляков, в которых должны были стрелять. Им было непонятно – почему по приказу русского командования он, узбек или таджик, туркмен или киргиз, должен стрелять в своих соплеменников.

Дезертирство в таких условиях приняло довольно большой размах. Правда, это касалось лишь ребят – выходцев из сельских районов и горных селений. Узбеки, таджики, киргизы, туркмены воевали в Афганистане так же честно, мужественно и смело, как представители других национальностей, более того, они искренне верили, что защищают интересы великой державы, выполняя свой интернациональный долг.

При этом большая часть таджиков и узбеков, проживающих в Афганистане, относилась к советским войскам гораздо лучше воинственных приграничных племен. Большинство из них проживали на севере страны и уже знали обычаи и особенности пришельцев – «шурави».

В Афганистан летом восемьдесят первого отправилось сразу несколько офицеров ГРУ, прошедших переподготовку в зоне «А». Тогда их было шестеро. Среди них был и молодой капитан Акбар Асанов, только получивший новую четвертую звездочку.

По-разному сложились судьбы шестерых офицеров, по-разному разбросала их судьба по жизни, по- разному выдержали они испытание Афганистаном. Но выдержали все. Все шестеро.

Сейчас, в девяносто пятом, вспоминая о своих товарищах, Акбар вспоминал и то лето восемьдесят первого.

Он содрогнулся, подумав, что случилось самое худшее. Оставив группу, он вместе с Машковым и Чон Дином поспешил к месту падения Ташмухаммедова. Идти пришлось довольно далеко, минут двадцать.

Раненый уже не стонал. Он лежал на спине, сцепив зубы, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Елагин уже успел вкатить ему обезболивающее.

С первого взгляда Асанов понял, что майор уже вне игры. Наспех перебинтованная нога, предательски проступавшая кровь красноречиво свидетельствовали о самом худшем. Приземляясь в ночной темноте, Ташмухаммедов правильно сориентировался и опустился на кучу веток. Откуда он мог знать, что кустарник лишь предательски маскировал большую скалу. Правая нога при приземлении ударилась о камень и попала в расщелину между камнями. Парашют дернуло, и майор сломал себе ногу. Это был несчастный случай, который мог произойти с кем угодно, но Асанов злился только на себя. Он должен был учесть и этот вариант, выводя группу в утренние часы. Теперь у него был нелегкий выбор. Ташмухаммедов, получивший такое ранение, был нетранспортабелен.