— Эта галерея будет предназначена для балов и празднеств; я хочу, чтобы она возникла как в сказке, как по волшебству, а сказки и волшебство стоят довольно дорого. Понадобится продать пятнадцать — двадцать тысяч ливров ренты, чтобы возместить все расходы, ибо я хочу, чтобы работы начались как можно скорее.

— И это очень, разумно... Чем скорее порадуешься, тем лучше. Я всегда говорил себе: у господина маркиза есть все, не хватает лишь какого-нибудь увлечения... А здания хороши тем, что они остаются надолго... Что же касается денег, то пусть господин маркиз не беспокоится. Слава богу, он может себе позволить, если ему угодно, и не такой еще каприз, как эта галерея.

Вернулся Жозеф, протянул д'Арвилю записку.

— Вот, господин маркиз, имя и адрес ювелира. Его зовут Бодуэн.

— Дорогой Дубле, прошу вас, тотчас отправляйтесь к этому ювелиру и попросите доставить сюда через час бриллиантовое ожерелье примерно на две тысячи луидоров. Женщинам всегда не хватает драгоценностей, особенно теперь, когда-ими обшивают платья. О цене договоритесь с ювелиром сами.

— Хорошо, господин маркиз... И опять же я не буду рыдать, потому что бриллианты, как и здания, долговечны. И к тому же этот сюрприз несомненно обрадует госпожу маркизу, не говоря уже об удовольствии, которое вы сами от этого получите. Ибо, как я уже имел честь недавно говорить, в мире нет более счастливого человека, чем господин маркиз.

— Ах этот дорогой Дубле! — с улыбкой проговорил д'Арвиль. — Его комплименты всегда приходятся удивительно кстати...

— Может быть, в этом их единственное достоинство, господин маркиз, и это достоинство они обретают потому, что я высказываю их от чистого сердца. Простите, я бегу к ювелиру, — сказал Дубле и вышел.

Оставшись один, маркиз д'Арвиль заходил по своему кабинету, скрестив руки на груди, с задумчивым, погруженным в себя взглядом.

Лицо его сразу изменилось; с него исчезло довольное, радостное выражение, обманувшее управляющего и старого слугу, уступив место холодной, спокойной и мрачной решимости.

Он расхаживал так некоторое время, затем тяжело упал в кресло, словно не выдержав груза страданий, оперся локтями о стол и спрятал лицо в ладонях.

Через мгновение он резко выпрямился, смахнул слезу с покрасневших глаз и проговорил с усилием:

— Полно... мужайся!.. Так надо...

После этого он написал различным лицам письма, в которых шла речь о всяких маловажных вещах, но в каждом назначал или переносил свидания с ними на много дней позже.

Маркиз уже заканчивал свои письма, когда вернулся Жозеф, который был так счастлив, что пел от радости, забыв все приличия.

— Господин Жозеф, у вас поистине прекрасный голос, — с улыбкой заметил ему д'Арвиль.

— Ну и что ж, тем хуже, господин маркиз, мне это не важно! Это моя душа поет, и пусть ее слышат!

— Отправь эти письма почтой.

— Хорошо, господин маркиз, но где вы примете сейчас всех этих господ?

— Здесь, в моем кабинете, — мы покурим после завтрака, а отсюда запах табака не дойдет до маркизы.

В этот момент во дворе особняка послышался шум кареты.

— Это выезжает госпожа, — она попросила запрячь лошадей пораньше, — сказал Жозеф.

— Тогда поспеши сказать ей, чтобы она зашла ко мне до отъезда.

— Хорошо, господин маркиз.

Едва старый слуга вышел, д'Арвиль приблизился к зеркалу и внимательно вгляделся в свое отображение.

— Неплохо, неплохо, — проговорил он глухим голосом. — Да, все так... щеки порозовели, и глаза блестят... От радости или от лихорадки — какое это имеет значение! Главное, чтобы это обмануло всех... А теперь попробуем улыбнемся Сколько бывает разных улыбок! Но кто сумеет отличить истинную от притворной! Кто сумеет разгадать эту обманчивую маску и сказать: эта улыбка скрывает мрачное отчаяние, это шумное веселье — мысль о смерти? Кто может об этом догадаться? Никто... к счастью... никто. В самом деле, никто? О нет, любовь не обмануть, ее инстинкт подскажет правду! Но я слышу шаги жены, моей жены... Пора, играй свою роль, зловещий комедиант.

Клеманс вошла в кабинет д'Арвиля.

— Здравствуй, Альбер, мой добрый брат, — сказала она с нежностью и сочувствием, протягивая ему руку. Затем увидела сияющее лицо мужа и с удивлением спросила: — Что с вами, друг мой? У вас такой счастливый вид...

— Потому что, когда вы вошли, я думал о вас, моя маленькая дорогая сестричка... И к тому же я так радовался, что нашел великолепное решение...

— Меня это не удивляет...

— Все, что произошло вчера, ваше несравненное великодушие, благородное поведение принца, все это заставило Меня задуматься и согласиться с вами. Однако при всем моем согласии я не сожалею о моих вчерашних подозрениях, которые вы, надеюсь, простите мне, хотя бы из кокетства, не правда ли, дорогая? — добавил он с улыбкой. — И вы не простили бы меня, я уверен, если бы я так легко отказался от вашей любви.

— Какие слова! Какая счастливая перемена! — воскликнула г-жа д'Арвиль. — Ах, я была уверена, что, обращаясь к вашему сердцу, к вашему разуму, я найду понимание. Теперь я не сомневаюсь в нашем будущем.

— И я тоже, Клеманс, уверяю вас. Да, после того решения, которое я принял этой ночью, это будущее, которое казалось мне смутным и мрачным, удивительным образом озарилось и стало простым и определенным.

— Это так понятно, мой друг; отныне мы пойдем к одной цели, но братски поддерживая друг друга. И в конце нашего пути мы обретем друг друга такими же, как сегодня. И это чувство пребудет неизменным. И наконец, я хочу, чтобы вы были счастливы, и вы будете счастливы, ибо это желание запало мне вот сюда, — добавила Клеманс, приставив палец к своему лбу. Но потом поправилась с очаровательной улыбкой, приложив руку к сердцу: — Нет, я ошиблась, это здесь останется навсегда, и никогда не затухнет доброе чувство к вам... к нам обоим... И вы увидите, 'дорогой мой брат, как много значит упорство преданного сердца!

— Клеманс, дорогая Клеманс! — ответил д'Арвиль, едва сдерживая волнение.

После короткого молчания он весело заговорил как ни в чем не бывало:

— Я просил вас соблаговолить прийти сюда до вашего отъезда, чтобы предупредить вас, что не смогу выйти к чаю с вами. У меня сегодня несколько гостей к завтраку, своего рода неожиданная пирушка по случаю удачного исхода дуэли этого бедняги Люсене, которого его противник, по счастью, лишь слегка оцарапал.

Маркиза покраснела при мысли о причине этой дуэли: насмешливые слова де Люсене, брошенные Шарлю Роберу в ее присутствии.

Это воспоминание жестоко ранило Клеманс; оно напомнило ей о ее ошибке, которой она стыдилась.

Чтобы избавиться от неприятных, тягостных мыслей, она сказала мужу:

— Видите, какое странное совпадение: господин де Люсене только что завтракал у Бленвалей. Вы ведь не знаете всех моих тщеславных планов, а я стараюсь сейчас, чтобы меня допустили к милосердным делам, к юным узницам в тюрьме.

— Поистине ваша жажда к милосердию неутолима, — с улыбкой сказал маркиз д'Арвиль и добавил с горьким волнением, которое его выдавало помимо его воли: — Значит, я вас больше не увижу... сегодня? — поспешно добавил он.

— Вам не хочется, чтобы я выезжала сегодня утром? — живо спросила Клеманс, удивленная его тоном. — Если вы желаете, я отменю свой визит к герцогине.

Маркиз едва не выдал себя и постарался ответить как можно любезнее:

— Да, моя дорогая сестричка, я не хотел бы, чтобы вы уезжали, но буду с нетерпением ждать вашего возвращения. Вот противоречия и недостатки моего характера, от которых я никогда не смогу избавиться!