— Вот когда мы пропали! Ах, неужели нет средства спастись? — горюют жрец с врачом.

— Есть, как не быть,— отвечает им канатный плясун.— Надейтесь на меня. Я вызволю вас из беды.

Посадил он на правое плечо жреца, а на левое врача и затянул песню:

Стал канатный плясун через мечи перескакивать: прыг-скок, прыг-скок! Работенка для него привычная, легкая; быстро добрался до самой вершины. Сидят трое на горе и любуются! Ах, взгляните туда, как красиво! Нет, лучше вон туда поглядите, какой замечательный вид!

Черти даже зубами от злости заскрипели, бегут к князю Эмма жаловаться.

— Ну, погодите, узнают они меня, мерзавцы этакие! Тащите их ко мне, я с ними мигом расправлюсь.

Схватили черти жреца, врача и канатного плясуна, приволокли силком к грозному князю Эмма.

— Ах вы, подлецы, смеяться над нами задумали? Вот я вас сейчас проглочу,— заревел князь Эмма и разинул свою пасть страшную, словно жерло вулкана.

А врач — прыг в нее, легче лягушки. Не успел князь Эмма сжать свои острые зубы, как врач уже очутился у него в животе.

«Ох, кажется, я его целиком проглотил»,— подумал князь Эмма и снова разинул рот, а канатный плясун прыг к нему в глотку. Эмма только впустую зубами лязгнул. «Смотри ты, и этого целиком проглотил!» Но только Эмма раскрыл снова рот, как жрец проскользнул у него между зубов.

Все трое вновь встретились в животе у князя Эмма.

— Вот уж теперь мы совсем пропали! — приуныли жрец с канатным плясуном.

— Вы два раза спасли меня,— говорит врач.— Теперь моя очередь. Не падайте духом, подбодритесь, я вас выручу.

Достал он из коробочки пригоршню порошка и давай сыпать во все стороны. Поднялись у князя Эмма в животе колики, забурлили вихри. Раз — вылетел канатный плясун. Два — вылетел жрец. «Неужели я здесь один останусь!» — испугался врач и высыпал порошок весь до конца. Завопил князь Эмма. Разыгралась у него в животе сильная буря — и вылетел врач, легче пушинки.

— Гоните их в шею вон из ада! — завопил Эмма чертям.— Пусть убираются назад на землю. Ты, канатный плясун, ступай опять кувыркаться на своем канате. Ты, жрец, иди в свой храм бормотать молитвы. А ты, врач, мори других. С меня хватит!

Так они все трое, жрец, врач и канатный плясун, благополучно воротились из преисподней на землю.

Жил некогда у нас в городе Осака, в квартале Тэмма́ один молодой парень по имени Тораян. По приказу своей матушки он готовил до́мбури[*] из угрей на продажу. Тем и промышлял. Очень боялся сынок своей строгой матушки, но что поделаешь, был он порядочный ротозей и часто попадал впросак.

Как-то раз купил он большого жирного угря, положил на доску и хотел было ножом отхватить ему голову, да, по обыкновению, зазевался. Соскользнул угорь с доски, вильнул хвостом — и в канаву, оттуда в другую. А канава эта была длинная, вела прямо в поля.

— Эй, куда ты, негодяй! Постой, милый, подожди!

Бежит Тораян за угрем, расставив руки, но куда там! Разве поймаешь! Вот прибежал он на поле, где редька росла. Крикнул на него хозяин:

— Эй ты, чего здесь бегаешь по моей земле?

— Чего, чего! Ловлю сбежавшего угря, вот чего! Да уж, видно, не поймаю. Как же я теперь вернусь домой с пустыми руками? Мать забранит. Ах, несчастный я, лучше бы не родиться мне на свет. Домой идти боюсь. Куда я теперь пойду?

— Ну, что разнюнился,— говорит ему крестьянин.— Слезами горю не поможешь. Если боишься домой идти, поступай ко мне в работники, поможешь редьку собирать.

Обрадовался Тораян, взялся за работу. На беду, попалась ему большая редька с таким крепким корнем, ну никак не выдернешь. Понатужился Тораян, уперся ногами, тянет, потом обливается:

— Унтокоса́! Раз, два — взяли! Идет, идет, пошла!

Как рванет изо всех сил, выскочила редька из земли, а самого Тораяна подбросило высоко-высоко, под самые небеса. Покрутился он в воздухе, как волчок, и хлоп! Упал посреди двора одного бочара на Улице бочаров.

Онемел бочар от испуга:

— Откуда ты? Вот уж, правда, с неба свалился!

— Вытянул я из земли большую редьку. Как выскочит она, меня к вам и забросило,— со слезами стал рассказывать Тораян, потирая ушибленный зад,— А идти мне теперь некуда. Не приютишь ли ты меня, хозяин?

— Вот оно, выходит, какое дело,— стал размышлять бочар.— Ну что ж, мне как раз нужен работник. Будешь ободья на бочки набивать.

Начал Тораян набивать бамбуковый обод на бочку, но был он ротозей, на руку неприкладистый. Согнул обод в круг, да не удержал.

Пин! — щелкнул обод, и полетел Тораян вверх, словно стрела, спущенная с тетивы. Хлоп! Упал он на землю во дворе одного зонтичных дел мастера на Улице зонтов.

— Ай, ай, ай, больно! — закричал Тораян, подпрыгивая от боли и потирая свой дважды ушибленный зад.

— Ты откуда такой взялся, с молотком в руке? — удивился хозяин.— Каким ветром тебя занесло?

— Служил я у одного бочара, набивал ободья на бочку. А один обод так сильно щелкнул меня, что взлетел я под самые небеса... Стыдно мне теперь к бочару возвращаться, не приютишь ли ты меня, хозяин, у себя?

— Что ж, хорошо! Натягивай бумагу на зонты, если сумеешь.

Взялся Тораян за дело. Натянул бумагу на огромный зонт и понес его показывать хозяину. Вдруг откуда ни возьмись налетел вихрь. Не выпустил ротозей вовремя зонт из рук, и понес его ветер, закрутил, как пушинку. Все выше и выше летит Тораян сквозь облака и очутился на самом небе.

Видит он: стоит какой-то дом. Позвал Тораян хозяев, и вышла к нему диковинного вида женщина. Глаза у нее так и сверкают, зажмурился Тораян, а она говорит:

— Ты как попал к нам сюда, человек? Это ведь дом громовиков[60] , а я — Огненная зарница.

Подкосились ноги у Тораяна. Насилу-то-насилу сошло у него с языка:

— Унес меня зонт на самое небо. Куда я теперь денусь? Пожалей меня, дай мне приют.

Тут как раз идут огромные черти, стуча в барабаны. Это и были громовики. Рассказал им Тораян про свою беду.

— Ну что ж, пожалуй,— говорят.— Поможешь нам. Как ударим мы в свои барабаны: горо-горо-горо- горо, ты сразу лей воду из кувшина.

— Уж постараюсь.