Триумфальный поход Суворова в Северную Италию начался из глухого Кончанского.

Он явился в Петербург исстрадавшийся, полуживой, но могучий духом, с твердой верой в свою победу на италийских полях. Впрочем, одну, нравственную победу он уже одержал — над царем в отстаивании русской самобытности.

— Веди войну по-своему, как умеешь, — сказал Павел I в ответ на просьбу фельдмаршала о некоторых переменах в войсках.

Император возложил на Суворова большой крест Святого Иоанна Иерусалимского, всячески подчеркивал свое расположение к великому полководцу. Суворов воспользовался этим для очередного доброго дела. В Петербурге получил он слезное письмо от некой вдовы Синицкой: «Семьдесят лет живу на свете; шестнадцать взрослых детей схоронила; семнадцатого, последнюю мою надежду, молодость и запальчивый нрав погубили: Сибирь и вечное наказание достались ему в удел, а гроб для меня еще не отворился… Государь милосерд, граф Рымникский милостив и сострадателен, возврати мне сына и спаси отчаянную мать лейб-гренадерского полку капитана Синицкого».

Переговорив с Павлом, Суворов отвечал: «Утешенная мать, твой сын прощен; аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя».

Справедливости ради нужно сказать, что Павлу были свойственны не только приступы импульсивного гнева.

Окружавшие его честолюбцы и заговорщики, желая ослабить влияние жены Марии Федоровны и фаворитки Нелидовой, привлекли внимание императора к юной красавице Анне Лопухиной. Та не сдавалась на страстные ухаживания Павла и в конце концов призналась, что любит молодого П. Г. Гагарина, состоявшего при Суворове адъютантом во время итальянского похода. Павел вызвал офицера в Петербург и 8 февраля 1800 года обвенчал его с Лопухиной.

Резкая перемена в отношении государя к Суворову не осталась незамеченной: придворные валом повалили к полководцу. Старый фельдмаршал, не терпевший комплиментов, высмеивал льстецов.

Один из временщиков явился к нему в звездах и лентах. Суворов несколько раз спрашивал у него имя, качал головой и повторял:

— Не слыхивал! Не слыхивал! Да за что же вас так пожаловали?

Временщик не смел сказать «за заслуги» и смущенно бормотал что-то о «милостях и угождениях».

— Прошка! — закричал Суворов. — Поди сюда, дуралей, поди, учись мне угождать! Я тебя пожалую: видишь, как награждают, кто угождать умеет!

Явился к Суворову и его мучитель Николев. Такая бестактность застигла фельдмаршала врасплох. Он выбежал ему навстречу, кланяясь чуть не в ноги:

— Куда мне посадить такого великого, такого знатного человека! Это первый мой благодетель! Прошка, посади его выше всех!

Прохор взмостил стул на диван и при громком смехе присутствующих заставил усесться на это «высокое» место.

Среди приближенных императора Суворов выделил умного и честолюбивого Ф. В. Ростопчина, начальника департамента, первоприсутствующего в Коллегии иностранных дел и генерал-адъютанта. С ним делился славный полководец своими планами войны, давал характеристики австрийским и французским генералам, не переставая и тут шутить. Однажды посреди важного разговора фельдмаршал вдруг запел петухом.

— Как это можно! — воскликнул Ростопчин.

— Поживи с мое, — отвечал Суворов, — запоешь и курицей!

«Трех смелых людей знал я в свете», — говорил полководец. Ростопчин спросил их имена.

— Курций, Долгорукий да староста Антон: один бесстрашно бросился в пропасть, другой не боялся говорить царю правду, а третий ходил на медведя…

Афоризмы Суворова мгновенно разлетались по Петербургу, увеличивая восторг публики. За фельдмаршалом на улицах теснились толпы, народ выражал ему уважение самым разнообразным способом. Отовсюду являлись старые знакомые по славным победам, желавшие служить с ним. Не было конца ликованию солдат экспедиционного корпуса Германа, прослышавших, что Суворов призван командовать ими.

Противник, с которым предстояло померяться силою, далеко превосходил не только турок, но и пруссаков и австрийцев, что он уже доказал на полях сражений. В ответ на усилия феодально- монархической коалиции задушить буржуазную республику французская армия в 1793 году сама перешла границы, устанавливая в завоеванных землях новое, республиканское правление. К 1799 году Голландия стала называться Батавской республикой, Швейцария — Гельветической, в Италии, раздробленной на множество карликовых государств, появились Пьемонт на месте Сардинского королевства, республики Цизальпинская с центром в Милане, Лигурийская и Парфенопейская, сменившая Неаполитанское королевство.

Однако чем далее в чужие пределы проникали французские войска, тем заметнее менялся самый характер войны, которая переставала быть для Франции оборонительной и превращалась в захватническую. Этот процесс окончательно завершился во времена завоевательных кампаний империи Наполеона, в начале XIX века.

Французская армия была необычайно сильна организационно. Молодые и честолюбивые генералы революционизировали самую тактику ведения боя, используя густые стрелковые цепи и колонны. Французский солдат в совершенстве владел холодным оружием. Придерживавшиеся мертворутинной линейной системы пруссаки и австрийцы жаловались, что «при обыкновенном течении вещей» французы были бы побеждены, но они всегда прорываются «со страшной силой», как «бурный поток». После смерти австрийского командующего в Италии, двадцатишестилетнего принца Оранского, мнение всех было единодушным — лишь Суворов сможет противостоять напору французских войск.

Однако, согласившись на предложение союзников, Павел I тогда же отправил тайный рескрипт генерал-лейтенанту Герману:

«Венский двор просил меня, чтобы поручить фельдмаршалу графу Суворову-Рымникскому начальство над союзными войсками в Италии. Я послал за ним, предваряя вас, что если он примет начальство, то вы должны во время его командования наблюдать за его предприятиями, которые могли бы служить ко вреду войск и общего дела, когда он будет слишком увлечен своим воображением, могущим заставить его забыть все на свете. И так хотя он стар, чтобы быть Телемаком, но не менее того, вы будете ментором, коего советы и мнения должны умерять порывы и отвагу воина, поседевшего под лаврами».

Герман взялся за щекотливое поручение без колебаний, в наивной самонадеянности полагая, что и в самом деле укротит беспокойного фельдмаршала своей немецкой методой. Его бесславное командование русским корпусом в Голландии доказало впоследствии, как мало годился он в соперники революционным генералам: корпус был разгромлен, а сам Герман оказался в плену. Еще менее подходил он для роли суворовского ментора.

Проведя в Петербурге около двух недель, великий полководец выехал в последних числах февраля в Вену, двигаясь довольно медленно, так как здоровье его заметно расстроилось уже в Кончанском. На пути Суворова была Митава, где проживал тогда герцог Прованский, принявший впоследствии имя Людовика XVIII.