добился того, что в армии почти не было больных. Хорошая пища для солдат, надзор над тем, чтобы они не ели сырых фруктов, а главное, приказ не утомлять их строевыми занятиями явили свои плоды. Благодаря этим заботам войска провели в Валахии счастливое лето и еще более полюбили своего главнокомандующего.

Сам Кутузов не покидал главной квартиры, отряжая неутомимого Павлушу Бибикова для сбора новостей в Бухарест. Вот и теперь адъютант вернулся с целым ворохом сведений. Как названому крестному отцу, он сообщил Михаилу Илларионовичу, что жена полковника Мантейфеля еще не разрешилась от бремени. Другие известия относились к разряду важных. Во всех гостиных Бухареста открыто говорили о том, что турки вот-вот перейдут через Дунай. Мирзоян Манук-бей уточнял, что армия визиря усилилась до 70 тысяч, что Ахмед-паша направил вниз и вверх по течению Дуная отряды, которые реквизировали все суда, что он решил избрать местом переправы окрестности Рущука, где разбил лагерь...

Михаил Илларионович приказал генерал-майору Войска Донского Грекову 8-му организовать ночные рейды для захвата пленных. С этого дня было произведено несколько дерзких поисков. Поздно за полночь десяток казаков во главе с урядником Уваловым со своими лошадьми погружались на три лодки, переплывали Дунай и подкрадывались к лагерю Ахмед-паши. Они снимали часовых и без потерь возвращались на свой берег. Не раз в лагере подымалась суматоха и начиналась беспорядочная пальба, которая гремела и тогда, когда Кутузов уже допрашивал пленных. Те подтверждали все, о чем сообщал Мирзоян. Михаил Илларионович произвел Увалова в офицеры и представил его к ордену Святой Анны.

«Казаки – глаза и уши армии», – повторял он...

Несколько раз, несмотря на страшную жару, Михаил Илларионович сам выезжал из Журжи с Бибиковым и Паисием Кайсаровым и разглядывал в зрительную трубу правый берег Дуная, рассуждая о намерениях Ахмеда-паши.

Занятый русскими левый берег был низок, а правый – высок и крут, особенно к западу, вправо от башен и минаретов Рущука. Дунай, делая изгиб, здесь становился уже, правый берег был покрыт густым кустарником, а посередине реки находился островок.

– Вот лучшее место для переправы, – сказал своим приближенным главнокомандующий. – Надобно тут удвоить казачьи посты...

На левой, нашей стороне расстилалась болотистая, часто затопляемая поляна, окаймленная леском и мелким кустарником. Чуть далее, в сторону Журжи, в версте от Дуная, подымалась возвышенность, на которой виднелись руины сожженной Прозоровским Слободзеи и стены взорванного дома Мустафы Байрактара.

Здесь и суждено было произойти основным событиям всей долгой кампании.

Ночами над русскими позициями стояла странная хвостатая звезда. С каждым разом она разгоралась все ярче и ярче, пока не стала походить на огненную метлу.

– Эхма, видно, пометет беда землю русскую! – переговаривались старослужащие.

Она глядела прямо в оконце хатки, занимаемой Кутузовым, и он приказал занавесить окно трофейным турецким знаменем.

Михаил Илларионович заснул, как всегда в военное время, не раздеваясь. Через час его разбудил Бибиков:

– Михайла Ларионович! Казак от полковника Васильчикова! Турки на нашем берегу!..

Пока главнокомандующий собирался, чтобы выехать к месту боя, прибыл другой посыльный, сообщивший, что дело кончено.

Под покровом ночи три сотни кирджали – разбойников, которых великий визирь привлек в армию, переправились в двух верстах от нашего редута у реки Лом. Казаки, находившиеся на аванпостах, помчались к месту высадки. Туда же поспешил Васильчиков, захватив с собой резерв, а за ним немедля двинулся со Староингерманландским полком дежурный генерал Сабанеев. Но батальон Архангелогородского полка уже сбросил турок в Дунай.

Наступило 28 августа – первый день длительного сражения, которое можно было бы назвать скорее битвой умов, чем соперничеством в военной силе.

Высадка горстки разбойников оказалась искусным отвлекающим маневром. В это же самое время, пользуясь темнотой безлунной ночи – лишь горело недремлющее око кометы – и понижением уровня воды в Дунае от стоящей немилосердной жары, великий визирь произвел в двух верстах выше по течению действительную переправу. Кутузов лишил его возможности использовать суда виддинской флотилии, и турки переплыли реку на паромах и плотах. Это были пять тысяч янычар. Уверенные, что их обрекают на верную гибель, они пытались противиться приказу. Но Ахмед-паша страшными угрозами и даже побоями загнал янычар на русский берег. Они нашли на равнине старый, полуразвалившийся редут, построенный еще в 1810 году генералом Зассом во время блокады Журжи, и принялись поспешно укреплять и восстанавливать его. На правом, высоком берегу Дуная турки уже воздвигли сильные батареи.

Кутузов повелел генерал-майору Булатову с пятью батальонами опрокинуть десант.

Михаил Леонтьевич Булатов, храбрый и предприимчивый командир, решил штурмовать редут тремя колоннами. По его приказу батальоны Староингерманландского, Старооскольского и егерского полков построились в каре и пошли в атаку, таща за собой, меж кустарников, пушки. Шеф старооскольцев генерал-майор Шкапский, увлекая солдат, добрался до левого фланга турок по гребню ретраншементов, местами занял неприятельские окопы и вогнал часть янычар в Дунай. Зато неудача ожидала староингерманландцев. Их командир подполковник Жабокрицкий пал в рукопашной схватке от османской сабли, а полк в беспорядке отошел. Преследуя русских, турки толпами выскочили из своих укреплений и зашли во фланг другим колоннам.

Батальоны Шкапского, пробираясь по гребню редута, продолжали наступать. Видя это, Булатов приказал подошедшим егерям поддержать их. Однако атака захлебнулась: 25 орудий большого калибра непрерывно били с правого берега Дуная, нанося русским большой урон. Янычары дрались с отчаянием обреченных. Великий визирь подкрепил их новым десантом, а затем приказал отослать все лодки на правую сторону реки.

Булатов атаковал настойчиво, но после трех неудачных приступов вынужден был отвести войска на пистолетный выстрел. Он оставил егерей в лесу, в полусотне шагов от редута, расположил по берегу Дуная батареи, остальные войска поставил фронтом и открыл губительный огонь. Мощный взрыв вскоре потряс турецкое укрепление – в воздух взлетели два зарядных ящика, разметав десятки людей. Глава янычар Эдин-паша, опасно раненный, решился бежать и на единственной оставшейся лодке переплыл Дунай. Янычары пробовали вернуться на правую сторону, используя связки хвороста – фашины, но русская артиллерия не подпускала их к реке. Они не могли даже набрать воды.

В этот день турки потеряли три тысячи человек; у русских выбыло не более тысячи, но урон этот для армии был чувствительным по причине ее малочисленности.

Явившийся на место боя с пятью казачьими полками Сысоев послал янычарам предложение о сдаче. Те отвечали, что явились сюда вовсе не для того, чтобы сложить оружие, а чтобы побить русских. Это было бы похоже на пустую браваду, если бы к ним не прибывали все новые и новые подкрепления. Кутузову стало ясно, что великий визирь решил прочно утвердиться на левом берегу Дуная и дать ему бой. Он приказал спешить к Журже не только корпусу Эссена, но и батальонам 9-й дивизии Сергея Ермолова, которая все еще не была ему подчинена.

Рассчитывая собрать до десяти тысяч человек против двадцати тысяч переправившихся турок, Михаил Илларионович намеревался разбить визиря, если бы тот атаковал его «на равнинах». Он расположил свои силы на расстоянии дальнего пушечного выстрела от редута, на пустынном, высохшем болоте. Солдаты окапывались, возводили ретраншементы, ставили батареи.

Между тем в течение нескольких дней турецкое войско на левом берегу выросло до 40 тысяч. Великий визирь перевез через Дунай кавалерию, артиллерию, приказал построить цепь редутов. Наконец, он сам оставил главный лагерь у Рущука, чтобы лично руководить сражением.

Бухарест охватила паника. Многие бояре, прихватив свое добро, как это они делали не раз, бросились в Трансильванию. Остальные готовились последовать их примеру. Французский консул Ду усердно разжигал антирусские настроения в валашских верхах.

Теперь перевес турок измерялся не вдвое, а вчетверо большими силами. Михаил Илларионович