владетелей и партизан. Под его зеленым знаменем собрались трехбунчужный паша Мехмед Чапан-оглу, Вели-паша – назир Алеи и Мухтар-паша, сыновья Али-паши Янинского, владетеля Албании, Эпира и Фессалии, Кючк-Али-паша – предводитель янычар, правитель Измирско-Айдынского округа Кара-Осман-оглу, генерал Даг-Девреи-оглу, Юсуф-ага, Гяур-Хассан. Множество янычар из Константинополя, отборная конница из Анатолии, корпус албанцев, 78 орудий из подразделений «низам-джедида» являли собой мощную силу...

В восемь утра центр турецкой армии, составленный большею частью из пехоты, развернулся впереди первой линии русских. С обеих сторон загремела канонада. Грязно-желтый пороховой дым неподвижно стоял в мареве: не было ветерка, чтобы стронуть его. Русская артиллерия, несмотря на превосходство в численности, не могла заставить замолчать вражеские батареи, огонь которых наносил большие потери. Неподвижные каре представляли собой удобную цель, и каждое ядро, особенно пущенное по прямой линии во фланг, вырывало до десятка солдат. Но вот пушки смолкли, и масса турецкой конницы тремя языками стремительно атаковала наш центр и оба фланга.

Несмотря на всю грозность момента, Михаил Илларионович невольно залюбовался открывшейся красочной картиной.

Над толпой несущихся всадников колыхалось несколько сот ярких – зеленых, красных, синих – знамен. Золото, серебро и драгоценные камни, украшающие сбрую прекрасных лошадей, ослепительно блестели на солнце. Сверкали и переливались и богатые одежды турецких офицеров. И среди этой клокочущей, кипящей лавы неколебимо стояли наши каре, со всех сторон открывшие сильнейший огонь. Миг – и вое окуталось ружейным и пушечным дымом.

«Движения неприятеля направлены так мудро, что могли бы служить славой и самому искусному генералу», – подумал Кутузов. Он не особенно страшился яростного натиска, зная по опыту, что турецкая конница, лишенная правильного строя, не способна прорвать пехотное каре. Когда их стеганет несколько плотных и кучных залпов, всадники начинают без толку крутиться и наскакивать друг на друга. Возникает беспорядок, и тут уже хозяином положения окончательно становится русская пехота.

Как он и предполагал, атака была отражена артиллерийским огнем первой линии. Турки отхлынули к своим флангам. Однако большая колонна под командой Чапан-оглу обскакала наше правое крыло. Михаил Илларионович тотчас отрядил батальон егерей, которые рассыпались по утесистым возвышенностям и в виноградниках, тянущихся вдоль разградской дороги. Вместе с двумя эскадронами ливонских драгун и казаками они остановили конницу Чапан-оглу и отбросили ее с большими потерями назад.

Тогда десять тысяч отборных анатолийских кавалеристов под предводительством Вели-паши помчались в обход русского левого фланга.

Это было кульминацией сражения. Несмотря на отчаянный огонь пехотных каре, которыми командовал граф Ланжерон, вся масса всадников пронеслась вдоль боевых порядков и зашла им в тыл. В мгновение ока казаки Грекова 4-го и кинбурнские драгуны были смяты, рассеяны и обращены в бегство. Шесть орудий конной артиллерии полковника Кривцова, не успев сделать ни одного выстрела, очутились посреди турок. Пять пушек удалось отбить, но одна вместе с зарядными ящиками осталась у неприятеля. Все – лошади, солдаты, офицеры этой батареи – было изрублено.

Белорусский гусарский полк стоял возле кинбурнских драгун. Его командир полковник Небольсин хотел поспешно переменить фронт, но не успел перестроиться и был убит, а майор Булгаков смертельно ранен. Весь полк был опрокинут. Казаки, гусары, драгуны и артиллеристы, смешавшись и перепутавшись, обратились вспять. Им едва удалось спастись в виноградниках и садах, окружающих Рущук, и добраться до городского вала. Прорвавшиеся между каре в центре русских позиций турки поскакали по разградской дороге, где наткнулись на обоз маркитантов и в один миг разметали его и расхитили все имущество.

Четвертая колонна вражеской конницы пронеслась до самого Дуная, достигнув Маратинской долины, но здесь ее встретили солдаты Вятского полка, киибурнские драгуны и отбросили в сады. Предосторожность Кутузова лишила Ахмед-пашу надежды захватить конным рейдом Рущук.

Михаил Илларионович выслал всю свою кавалерию для отражения турецкой конницы, оказавшейся в тылу. Неприятель был атакован во фланг и отступил, заняв высоту на нашем левом крыле. Турки готовились к новому нападению. Тогда Кутузов приказал егерскому полку отойти назад, занять виноградники и оттуда открыть смертоносный огонь.

Усталые и измученные палящим зноем и длительными атаками, турки не выдержали и побежали. Но кони их были уже до того изнурены, что даже под свинцовым дождем еле передвигали ноги. Иные всадники вынуждены были спешиться и тащить лошадей в поводу. Теперь уже ни одно русское ядро и пуля не шли мимо цели.

Как только оба турецких фланга обратились в бегство, рассыпался и весь центр неприятельской армии. Великий визирь, под прикрытием конницы, поспешно отступил в свой укрепленный лагерь, ожидая там атаки Кутузова.

Но русский главнокомандующий вовсе и не думал делать этого. Он выслал лишь кавалерию, которая преследовала турок на протяжении десяти верст. Недалеко от поля сражения русские увидели брошенный неприятелем ретраншемент с огромным рвом и поспешно оставленным шанцевым инструментом. Далее, в нескольких верстах, находился главный лагерь. Граф Ланжерон полагал, что его следует взять штурмом, и отправился с этим предложением к главнокомандующему.

Было уже около четырех часов пополудни, но зной не отступал. Кутузов, задыхаясь от жары, лежал на горячей земле. Выслушав Ланжерона, он возразил:

– Подумайте, ведь у меня только одна армия! Что произойдет в случае неудачи? Мы будем отброшены с перемешанными в беспорядке частями и можем понести полное поражение...

Он остановил войска и повернул их назад. Солдаты соорудили ему из захваченных турецких флагов маленькую палатку, где Михаил Илларионович мог наконец отдохнуть после тяжелого дня. Освежившись непродолжительным сном, Кутузов собрал генералов и в самых трогательных выражениях благодарил их за одержанную победу.

Потери русских в этом бою не превышали и пятисот человек. У неприятеля же выбыло из строя не менее четырех тысяч, в том числе полторы тысячи убитыми. Турки бросили на поле сражения 13 больших знамен.

Михаил Илларионович продиктовал адъютанту Паисию Кайсарову донесение на имя военного министра:

«Я не могу довольно поставить на вид... твердости нашей пехоты и искусства артиллерии, наносившей ужасный вред неприятелю... Прежде еще окончания дела уверенность в победе была написана на их лицах. Я во всяком видел истинный дух русских».

После этого боя не было сделано ни одного выстрела. Кутузов приказал взорвать Рущукское укрепление и перейти войскам на левый берег Дуная. Солдаты, офицеры и даже многие генералы недоумевали. Иностранные газеты расценили это движение как следствие неудачи. А в наполеоновских бюллетенях можно было прочесть, что русские повсюду разбиты и потеряли всю артиллерию, что один из генералов убит в своей карете, что Рущук после трех приступов снесен...

Кутузов отмалчивался, когда подчиненные спрашивали, отчего он не перенес военных действий за Дунай. Как всегда, он мыслил категориями не отдельного боя, пусть самого важного, но целой кампании. Между тем дружеская переписка с великим визирем продолжалась. От Кутузова в ставку Ахмед-паши приезжали переводчик Фонтон и Павел Бибикоз, с турецкой стороны – пронырливый и ловкий Мустафа-ага. Заметив у Михаила Илларионовича в петлице портрет императора Александра I, украшенный бриллиантами стоимостью 150 тысяч рублей, приближенный великого визиря пожелал узнать, за что он пожалован русскому полководцу.

– За Рущукское сражение, – заранее понимая, куда клонит турок, с самым простодушным видом объяснил Кутузов.

– Я в восторге! – с нескрываемой иронией ответил Мустафа-ага. – Наш великий визирь получил от султана бриллиантовые знаки за то же самое...

Михаил Илларионович развел руками и стал жаловаться на слабость русской армии.

Кутузов был доволен: никто не мог проникнуть в его замыслы, чего он особенно опасался при обилии шпионов в Валахии. Но там, на правом берегу Дуная, у стен Рущука, когда генералы настаивали на продолжении наступления, с ласковой непреклонностью сказал: